Поэтому Степанов, когда вырос, стал дворником. Надо же было кем-нибудь становиться, раз так чистоту любишь. Но гири – он, потихонечку от мамы, все равно себе завел и регулярно по утрам с ними упражнялся.
Профессор Чижиков.
– Очень вы много Павел Терентьевич задачек своих решаете, потому всегда такой озадаченный ходите. – постоянно замечала профессору Гаврилову повариха Даша, по утрам, в столовой, накладывая профессору в тарелку манную кашу.
– Взяли бы что ли отпуск, – или вот, хотя бы булочку с повидлом возьмите.
– Что ж, булочку, пожалуй, я взять могу… – соглашался с Дашей профессор Чижиков, – могу даже две булочки взять, а отпуск, увы, пока – нет.
Именно поэтому профессор Чижиков был очень упитанным и не очень загорелым профессором.
Академик Кузнечик.
Академик Кузнечик был очень серьезным Академиком с не очень серьезной фамилией.
– Ну что, за сим мы с вами поскачем дальше – или – что же вы с темы на тему так резво перепрыгиваете? – любил приговаривать Академик Кузнечик на своих лекциях.
– Ну-с – также обычно говаривал Академик студентам, грозно нахмурив свои косматые брови, перед тем как начать, например, свой экзамен – сейчас мы с вами в который раз совершим прыжок в неизвестность.
Студенты на этих словах Академика обычно начинали улыбаться, несмотря на грозный вид своего наставника.
Бывало даже так.
– А вот профессор Чижиков то нас, коллеги, опять обскакал! – иногда неистово врывался на свою кафедру возбужденный Академик.
Коллеги, обычно, тоже растягивали рты в широчайшие улыбки, вместо того, чтобы выказать беспокойство по поводу успехов профессора Чижикова.
– Какие же вы все вокруг не серьезные! – ворчал Кузнечик на коллег, недоумевая по поводу их поведения– ладно студенты, но вы то, вы…И чего я только скачу вокруг вас?
Повариха Даша.
Повариха Даша вставала (т.е. просыпалась) очень-очень рано. Ведь ей нужно было накормить завтраком, обедом и ужином целый профессорский городок.
Поэтому, иногда, (очень-очень редко, поскольку очень ответственно относилась к своей профессии и со страшной силой любила готовить) Даша засыпала прямо на рабочем месте, присев на стул у огромной электрической плиты, и переложив в такие минуты ответственность за (например) обед на плечи своих поварят.
Поварята поварихи Даши – в силу своего возраста и темперамента – обладали весьма хрупкими и очень подвижными в суставах плечами, а потому, огромная ответственность на их подвижных плечах попросту не умещалась вся, целиком. И периодически часть этой самой ответственности куда-нибудь безвозвратно пропадала.
Именно благодаря этой особенности хрупких плеч, из обедов в эти дни выборочно и поочередно пропадали досоленность, или недосоленность, в компоте попадалась свекла и морковь, мясо обретало неестественный для него черный цвет, а борщ, наоборот, бледнел до состояния простой воды.
– да-с – грустил в такие дни профессор Чижиков – печально расковыривая вилкой свой черный-черный бифштекс, так вот откуда выражение «гореть на работе» появилось.
Зато следующим утром профессор непременно получал к своей манной каше вторую булочку с повидлом.
Доктор Клава Ивановна.
Доктор Клава Ивановна тоже очень любила свою профессию. Особенно ту ее часть, которая подразумевала делание сезонных прививок.
Любовь доктора Клавы (а особенно ее любовь к деланию сезонных прививок) не разделял никто кроме нее самой.
– Укол – это вам не булочка с повидлом.– испуганно заявлял профессор Чижиков, едва завидя доктора Клаву в отдалении институтского коридора.
– попрыгали скорее отсюда! – поддакивал ему в такие минуты, обычно ни в чем не согласный с Чижиковым Академик Кузнечик, огромными прыжками убегая в сторону противоположную приближающемуся доктору.
Даже дворник Степанов, схватив свои гири и метлу, спешил укрыться от доктора Лизы под ближайшим кустом, а сантехник Гаврилов, в такие минуты, прятался под свою кровать, заползая поближе к таракану Сереже, чему последний был несказанно рад, так как искренне обожал общество своего сантехника.
Хоровое пение.
Сантехник Гаврилов обожал хоровое пение. Особенно по ночам. Днем то петь ему было совсем некогда. Днем Гаврилову петь мешала любимая работа.
Но ночью петь хором Гаврилову мешали куда более глупые обстоятельства. Во-первых – ночью очень хотелось спать. Но если с этим желанием Гаврилов еще мог бороться, напрягая силу воли и прикладывая неимоверные, героические усилия, то второе обстоятельство было способно начисто перечеркнуть его любимое увлечение.