Лишь как-то побывав в таинственном штабе социалистической революции — в Смольном, я с полным правом мог экстраполировать на реальную жизнь слова Гиляровского о том, что «в России две напасти: внизу власть тьмы, вверху тьма власти».
Дело в том, что в начале семидесятых годов, автор, будучи «никем», самонадеянно вознамерился не больше, ни меньше, улучшить жилищные условия моего дорогого Учителя — профессора Дмитревского. После крушения его «семейной лодки» (не нам судить о его причинах) и нескольких лет мучений в обыкновенном аспирантском общежитии № 9 института им. Герцена с панцирным лежаком (сегодня в его комнате — социальный отдел университета) и весьма-весьма отдаленным туалетом, он, наконец, временно обзавелся служебной комнатой в коммунальной квартире прямо на территории финансово-экономического института им. Вознесенского в Ленинграде, куда был приглашен профессором.
Не скрою, меня это сильно задевало: ну как же так — инвалид Великой Отечественной войны (ампутированная нога), авторитетный ученый с мировым именем (один из ведущих африканистов в СССР), автор многих книг и т. д. — живет в стесненных условиях коммуналки без горячей воды и ванной комнаты, без городского телефона и прочих элементарных удобств (правда, с пианино). Нищета, как образ жизни дорогого человека, меня явно не устраивала. Конечно, я не знал, что после состоявшегося развода кооперативная квартира была оставлена его бывшей жене и дочери, а вторично квартиру, как известно, просто так не давали. Но, если бы даже я знал об этом, то вряд ли эта деталь повлияла бы на мою решимость: кооперативное жилье ведь и так уже «вытряхнуло» карман профессора. (Кстати, кооперативная квартира была приобретена на сбережения жены, поскольку сам процесс накопительства ему был чужд).
Понимал, что «лавры одного лишь хотения суть сухие листья, которые никогда не зеленели». Как тогда казалось, в голову пришла, блистательная идея — обратиться с вполне определенной просьбой к известному ученому-востоковеду, хорошо знавшему Учителя (в частности, по совместному участию в конференциях, посвященных проблемам «третьего мира»), заместителю заведующего международным отделом ЦК КПСС и приближенному к самому Суслову — Ростиславу Александровичу Ульяновскому. Как раз ему, человеку демократических убеждений (кстати, около 20 лет проведшему в заключении и ссылке по обвинению в принадлежности к троцкистской организации) со всеми подробностями и были описаны тяготы и лишения бытовой жизни Дмитревского.
После этого наступили томительные дни ожидания. Сам Юрий Дмитриевич догадывался о моих намерениях, но особенно не влезал в детали этой полуподполь-ной деятельности, полагая, что это — все равно пустые хлопоты в «казенном доме». К тому же от своего коллеги (Костантина Шахновича), от которого не скрывал затеянной акции, услышал сильно расстроившую меня «шпильку»: «в жизни, Юра, ведь как бывает: «вначале ищешь справедливость, а потом другую работу. Как бы чего не вышло, дружище».
Телефонный звонок в квартире раздался ровно в 10 утра— звонили из Смольного (ужасно напугав жильцов «патриархальной» коммунальной квартиры), настоятельно предлагая уже через час (!) быть в кабинете инструктора обкома КПСС — некого N. Делать было нечего — быстро собрался, повязал галстук, поехал. Пройдя соответствующую процедуру (сверку «оригинала» с паспортом с выпиской пропуска), оказался в нужном кабинете ответственного товарища. В скромно обставленной комнате (но без обшарпанной мебели и легендарной тумбочки) сидел молодой увалень с аккуратно прилизанной» и, как мне показалось, набриолиненной прической), который сразу же вылил на меня целый ушат словесной патоки о партийном централизме, партийной дисциплине и «временных» трудностях с жильем, которые испытывает наша родная страна. Стало понятно, что ему слишком хорошо известны ответы на вопросы типа «кто я», «что я», так же как и мне стал ясен ответ на вопрос, откуда добыты факты, касающиеся моей скромной особы.
Привожу по памяти «бронебойные», но совершенно пустые вопросы, заданные «провинившемуся» и свои несколько дерзкие ответы на них.
— Вы являетесь членом КПСС?
— Будучи беспартийным, я вряд ли сюда пришел бы, да вы беспартийных, небось, и не приглашаете, а если приглашаете, то вряд ли обсуждаете с ними вопросы партийного централизма.
— /ра, с партийной этикой вы явно не дружите, уважаемый. Скажите, это вы писали письмо в ЦК КПСС тов. Ульяновскому по поводу квартирной проблемы проф. Дмитревского?
— С этикой я дружу, поэтому отвечаю: письмо писал я.