— Д хорошо ли вы, уважаемый, знакомы с уставом КПСС?
— Полагаю, что да.
— Д известно ли вам, что в данном конкретном случае вы обязаны были вначале обратиться в первичную партийную организацию (финансово-экономического института), и лишь затем, в случае неудовлетворительного, с вашей точки зрения, решения поднятого вами вопроса вы могли идти дальше по партийным инстанциям — райком партии, горком, наконец, обком партии, куда вас собственно и пригласили. Вы же грубейшим образом нарушили партийную дисциплину, обратившись фазу в ЦК КПСС, и вам теперь не позавидуешь. Вас, товарищ, ждет довольно серьезное партийное взыскание. Д ваш профессор не заслуживает новой квартиры, и вы, как его радетель, должны были знать об этом, а не обивать пороги партийных инстанций, отвлекая людей от серьезных дел.
«Глупому» и «сирому» автору втолковывали народную мудрость «о сверчке и шестке», топя суть вопроса в казуистических рассуждениях об уровнях партийных компетенций. Намекалось также, что полученное когда-то жилье на острове Голодай он оставил прежней семье, хотя эта квартира была кооперативной и куплена была, как отмечено выше, на средства бывшей жены. Я не сдержался,
— Уважаемый N/ Категорически не могу согласиться с тем, что я обращался в ЦК партии. Я писал письмо проф. Ульяновскому не как работнику ЦК КПСС, а как доброму знакомому и близкому коллеге проф. Дмитревского по научной линии. Л то, что на конверте был указан адрес ЦК КПСС, объясняется тем, то домашний адрес тов. Ульяновского мне просто неизвестен. В этой связи я не виэку нарушения партийной дисциплины со своей стороны, и надеюсь, что сам Ростислав Александрович Ульяновский подтвердит мою, а не вашу правоту.
Потом разбирая по крупицам детали визита в областную цитадель КПСС, не только у меня, но и у Юрия Дмитриевича, сложилось впечатление, что именно последняя, довольно дерзкая фраза сыграла магическую роль: она спасла меня от партийной расправы. Слишком трусливы были партийные чины, особенно если речь шла о причастности к решению проблемы более влиятельных функционеров, обладавших «тьмой власти». Ведь в случае наложения партийного взыскания об этом мог узнать «старый знакомый» Дмитревского, заместитель начальника международного отдела ЦК КПСС, а его реакцию предугадать было трудно.
И подобная догадка подтвердилась: спустя некоторое время моему Учителю, к его нескрываемой радости, принесли так называемую «смотровую» на новую квартиру, что ровным счетом и требовалось доказать. Окрыленный успехом, я наивно думал: можно согнуть стальную балку, а логику согнуть нельзя.
Увы, позже много раз на собственном опыте убеждался, что люди, одержимые холодным расчетом и практицизмом, логику не только сгибали, но и цинично «выбрасывали» на помойку, как отживший свой век ненужный хлам. Для них не важно, что является правдой, важно, что считается правдой.
Ленинградский писатель Даниил Гранин как-то подметил, что есть две системы жизни: система усыпления совести и система угрызения совести. Как бывает важно не попасть в «лапы» первой из них...
9. «ВСЕ МЫ НЕМОЩНЫ, ИБО ЧЕЛОВЕЦЫ СУТЬ»
Это забавное происшествие относится к богомерзким девяностым годам. Беспросветная ноябрьская слякоть, замерзающая ночью, к полудню оттаивающая. В такие дни профессор Дмитревский чувствовал себя особенно скверно. Лишившийся ноги на войне, он мучительно передвигался по склизким тротуарам города на Неве, а хроническая стенокардия, предательски коррелировавшая с непогодой, вынуждала делать частые передышки.
9. «Все мы немощны, ибо человецы суть»
Имея месячный доход более 500 рублей в месяц (который по тем временам казался «заоблачным» для абсолютного большинства населения страны), он позволял себя иногда прокатиться даже в машине с шашечками. Но в тот день денег на «шашечки», увы, не хватало, и, проковыляв с костылем от Банковского мостика к Казанскому собору, заслуженный деятель науки решил передохнуть, опершись ж... о гранитную тумбу парапета на набережной канала Грибоедова.
Надо было видеть его одухотворенное лицо и месяцами нестриженую голову сказочного колдуна (а, может быть, и святого апостола), убеленную сединами, которые развевались на ветру, выдавая в нем, то ли городского сумасшедшего, то ли богемного ветерана. Отдельные прохожие замедляли ход, озирались, с любопытством рассматривая странноватую фигуру.
Наблюдавшаяся сцена вряд ли стала бы предметом наших воспоминаний, если бы не поступок пожилой дамы в старомодной шляпе, которая, обратившись вначале к собору и осенив себя крестным знамением, неожиданно протянула профессору руку, решительно вложив в его ладонь ... рубль, прошептав при этом известные воцерковленным людям афористические слова: «Все мы немощны, ибо человецы суть». Ошарашенный неожиданным подаянием (а рубль в те времена был ого-го — две бутылки пива, плюс буханка хлеба!), Юрий Дмитриевич, раскрыв рот, так и не смог выдавить из себя ни единого слова, и в знак благодарности только кивал ей вслед головой.