Впрочем, к причащению коллективные возлияния никакого отношения не имели: это был грех, порожденный вожделением.
Тем временем визиты, подчас не совсем трезвых друзей в божий храм участились, они стали более продолжительными по времени, и, как следствие этого — церковные запасы божественного вина начали стремительно таять. Подобные «посиделки у Парамоши» не могли долго оставаться незамеченными диаконом храма, который и подтвердил для поклонников Бахуса справедливость народной поговорки: «Сколь веревочка не вейся...». Доходную должность «вожделевшего» заведующего производством храма пришлось-таки оставить и, естественно, покаяться.
...Сегодня действующие лица той неприглядной истории с улыбкой вспоминают о глупой, почти мальчишеской дерзости своей. Увы, некоторые уже «почили в бозе».
30. ХОРОШО, ЧТО НАС ТОРМОЗИТ СОЛОМОН!
Этот сюжет вполне можно было бы озаглавить как «Шутки предводителя», имея в виду Олега Петровича Литовку, который, благодаря своей шустрости, острому языку, солидной комплекции и, конечно же, организаторским способностям, стал «душой компании» еще на студенческой скамье. Будучи несколько повзрослее своих друзей и удачливее (в нелегкой конкуренции он завоевал сердце дочери адмирала, раньше в своем окружении стал доктором наук, профессором, а в впоследствии дослужился аж до директора академического института), он отличался искристым юмором, исходившим от него непрерывно, питая окружающих как бы по «цепи».
В отличие от многих, он никогда не раскисал, умел радоваться жизни и редко жаловался на «темные силы», которые «нас злобно гнетут». Петрович никогда не считал себя пупом земли, бывало, подчеркивал, что он достаточно «побит, потерт и пожеван» жизненными обстоятельствами, чтобы не знать о своей цене. Сказать, что в науке он когда-нибудь работал как каторжник, значит погрешить против истины (на самом деле, он был менеджером, типа Лаврентия Павловича, естественно, с несравненно более чистыми руками и помыслами), но вот гулял с размахом, как настоящий соловей-разбойник. (Помнится, одна его фраза: «Выпивающие люди способны на то, что недоступно трезвенниками — это искренность», навела на серьезные размышления).
Много юмористических сценок было связано со студенческой бесшабашной юностью, воспоминания о которых дошли до моего уха. Приведу лишь одну. Однажды слоняясь в поисках приключений по Невскому проспекту, кажется, с В. Р., они «закадрили», как когда-то неинтеллигентно выражались в студенческой среде, двух возрастных «мочалок» и завалились к ним в гости, где то на углу Невского. «Мочалки» оказались весьма развязными и приставучими, с совсем непривлекательным интерьером (им, по воспоминаниям кавалеров, оставалось разве что «пришить хвосты»), они пучили бесстыжие глаза и откровенно требовали «любви», что, в конце концов, вывело из равновесия начинающих донжуанов. По мере того, как была съедена курица и, главное, опорожнена бутылка хереса, голубчики, спотыкаясь и толкая друг друга на крутой и, главное, темной «черной» лестнице, стремглав ретировались прочь. Но им вслед раздалась крайне оскорбительная фраза:
— А. еще мужики называются! Чтобы вашего бууу здесь больше никогда не было!
— VL присно не будет и вовеки веков, а за херес спасибо! — острили наглецы.
Будучи католиком, Олег Петрович с не меньшим энтузиазмом отмечал и православные, и иудейские праздники (пасхи, рождества и т. п.), а также революционные (1 Мая и 7 ноября), не без оснований полагая, что только отпетый контрреволюционер или тайный монархист может отказаться в эти дни от стопки.
Его юмор был тонким, особенным. Он умел разрядить обстановку даже в минуты скорби, даже тогда, когда провожали на погост тех, кто еще вчера был жив. Вспоминается, прощались на кладбище с Ю. П. Селиверстовым (президентом географического общества) и вспомнили о профессоре Слевиче Соломоне Борисовиче— известном полярнике, исследователе Антарктиды, который уже более 10 лет был прикован к постели, разбитый тяжелым параличом. Больной сохранял живой ум, источал оптимизм и с сильно нарушенной артикуляцией пытался даже напомнить гостям известные строки Бориса Чичибабина:
«Пусть наша плоть недужна И безысходна тьма, Нам что-то делать нужно Чтоб не сойти сума».