Вы могли бы подумать, что Артур имел право сетовать на судьбу, но он точно такой же, как мой отец. Хотя в ранней юности у него были кое-какие разногласия с отцом, как только он вступил во владение коллекцией, то стал похож на языческого жреца, всецело преданного своему храму. Он объединил римскую мелочь с честью семьи Карстерсов в такой же жесткой, идолопоклонческой манере, как и его отец. Он вел себя так, как будто все древнеримские добродетели должны были стоять на страже древнеримских денег. Он забыл о развлечениях и ничего не тратил на себя; он жил ради коллекции. Часто он даже не утруждал себя необходимостью переодеваться для простой трапезы и целыми днями бродил в старом буром халате среди перевязанных свертков из бурой бумаги, к которым не разрешалось прикасаться никому, кроме него. Со своим бледным узким лицом, да еще в этом халате, похожем на рясу, он напоминал старого монаха-затворника. Впрочем, иногда он появлялся одетым как модный джентльмен, но это происходило лишь в тех случаях, когда он отправлялся в Лондон на распродажу или в антикварную лавку для пополнения коллекции Карстерсов.
Если вы знаете молодых людей, то вас не удивит, что все это нагоняло на меня тоску. В таком состоянии начинаешь думать, что древние римляне, наверное, были очень хороши, но всему свое время. Я не такая, как Артур; мне хочется получать удовольствие ради самого удовольствия. От матери мне достались не только рыжие волосы, но и целая куча романтической чепухи. Бедный Джайлс был таким же, и я думаю, древнеримская атмосфера нашего дома отчасти оправдывает его поведение, хотя он действительно совершил нехороший поступок и едва не отправился в тюрьму. Но, как вы вскоре услышите, он вел себя не хуже, чем я.
Теперь я подхожу к самой бестолковой части моего рассказа. Такому умному человеку, как вы, нетрудно догадаться, какие события могут внести разнообразие в жизнь своенравной семнадцатилетней девчонки. Сейчас я так потрясена более ужасными событиями, что с трудом могу разобраться в своих чувствах и не знаю, то ли считать это никчемным флиртом, то ли хранить как память о разбитом сердце. Тогда мы жили в маленьком приморском курорте в Южном Уэльсе. У отставного морского капитана, жившего по соседству, был сын лет на пять постарше меня. Он дружил с Джайлсом до того, как брат уехал в колонию. Его имя не относится к моей истории, но я скажу, что его звали Филип Хоукер, раз уж обещала все вам рассказать. Мы вместе ловили креветок и говорили, а думали, что любим друг друга; во всяком случае, он говорил, что любит меня, а я думала, что люблю его. Если я скажу, что у него были кудрявые каштановые волосы и чеканное лицо, бронзовое от морского загара, то уверяю вас, это не ради него, а ради фактов, потому что его внешность стала причиной одного странного совпадения.
Однажды летним вечером, когда мы с Филипом собирались пойти за креветками, я с нетерпением ждала в гостиной, пока Артур раскладывал пакетики с недавно приобретенными монетами и постепенно, по одной-две штуки переносил их в музейный кабинет, который находился в задней части дома. Как только я услышала, как тяжелая дверь наконец закрылась за ним, то сбегала за своим шотландским беретом и сетью для креветок и уже собиралась выскользнуть наружу, когда увидела, что брат забыл одну монетку, блестевшую на длинной скамье у окна. Это была бронзовая монета, и ее цвет в сочетании с римским профилем и гордой посадкой головы на длинной крепкой шее делал изображение Цезаря почти точным портретом Филипа Хоукера. Тут я вдруг вспомнила, как Джайлс рассказывал Филипу о старинной монете с его профилем и как Филип хотел заполучить ее. Наверное, вы можете представить, какой сонм глупых и необузданных мыслей закружился у меня в голове. Мне казалось, что я получила подарок от доброй феи. Мне казалось, что если я сейчас убегу с этой монеткой и отдам ее Филипу, словно диковинное обручальное кольцо, это свяжет нас навеки. Но тут передо мной словно разверзлась пропасть, и я осознала весь ужас своего поступка. Особенно невыносимой, словно прикосновение к раскаленному утюгу, была мысль о том, что подумает Артур. Один из Карстерсов стал вором, укравшим сокровище Карстерсов! Думаю, мой брат позаботился бы о том, чтобы меня сожгли как ведьму на костре за подобное преступление. Но сама мысль о такой фанатичной жестокости пробудила во мне былую неприязнь к его ветхой антикварной мелочности. Я вспомнила о своем стремлении к юности и свободе, взывавшей ко мне с морского берега. Снаружи ярко светило солнце и дул ветер; желтые головки садовых цветов постукивали по оконному стеклу. Я подумала об этом живом золоте, манящем меня со всех цветущих лугов на свете, а потом – о тусклом, мертвом золоте, бронзе и меди в запыленной коллекции моего брата, разрастающейся день ото дня, пока жизнь проходит мимо. Природа наконец вступила в схватку с коллекцией Карстерсов.