Александр Иванович это понимал. Он знал, например, как применить электронные процессы в регуляторах высоковольтных передач. И это было по ведомству, по профилю института. Но он знал также и механику малых измерений. А это уже по какой части? «Не по нашей, не по нашей». Пусть завод обращается еще куда-нибудь.
А куда же заводу обращаться? Есть ли такой центр, который ведал бы всем, что касается промышленной электроники? Есть ли в самой инструментальной промышленности такая ячейка электронной техники, где могли бы провести все исследования для нового прибора на нужном уровне?
Завод настаивал, добивался, чтобы соединить свои усилия именно с электротехническим институтом и с той именно лабораторией, где работает научный сотрудник Бояров. Были основания добиваться. Институт известен тем, что проводит свои исследования глубоко и всесторонне, во всеоружии оснащенных лабораторий, экспериментальных мастерских и специальных, строго профилированных. конструкторских бюро. Там имеется даже свой опытный завод, на котором все, что будет найдено в теоретических и лабораторных изысканиях, доведут до практического образца, до пробной партии, провожая ее в жизнь.
Бояров этим и отличался - умением «довести до конца». К примеру, тот же автомат для контроля роликов. Автомат был создан, проверен, принят официально. Уже более трех лет прошло, как партия в десять штук работала на одном из заводов на Волге. А Бояров все не давал покоя Георгию Ивановичу: «Интересно, как там ведет себя наш питомец?»
Они поехали вдвоем в срочную командировку. На заводе их встретили с удивлением: ведь автоматы работают, к ним нет никаких претензий. Или товарищи москвичи хотят получить похвальный отзыв? А может, так, прогулка на Волгу?
Нет, не за тем они туда поехали. Поездка была, когда Бояров был отпущен лишь на три дня (в счет очередного отпуска!), когда время было так уплотнено, что они сидели по две смены возле автоматов, день и вечер, разбирая их действие; когда, выгадывая часы, пришлось лететь обратно на самолете (за собственный счет!) и уже в кабине при сильной болтанке обмениваться наметками будущей модернизации кое-каких узлов и когда после такой «прогулки» Александру Ивановичу нужно было немедленно, прямо с аэродрома, спешить к себе в лабораторию, чтобы наверстать там упущенное за эти дни. На него можно было положиться, на этого не очень-то представительного человека от науки, в толстых очках, с тихим голосом.
И вот двери института, двери лаборатории, в которой он работал, оказались на этот раз для завода закрытыми. Институт загружен, новый прибор не по его профилю, - и полный отказ.
Два министерства так и не смогли между собой договориться. Кто-нибудь нарочно препятствовал? Или сыграли тут дурные расчеты? Нет, просто задуманный прибор никак не укладывался в рамки министерских разграничений.
- Ох, уж эти рамки! - вздыхал Георгий Иванович.
- Рамки, перегородки, стенки, барьеры… - изощрялся, словно подшучивая, Клейменов, хотя ему было вовсе не весело.
Вероятно, многие люди промышленности задумывались, говорили тогда о том же. Как быть с разделением хозяйственной жизни по отраслям и ведомствам? Как стереть между ними жесткие перегородки? Постепенно рождалась, бродила мысль, что нужно как-то это изменить, перестроить. Но как, в каких формах? Еще не прозвучало знакомое теперь всем слово «совнархоз», обнявшее жизнь промышленности во всей полноте и как трактором перепахавшее министерскую чересполосицу. Ведь шли еще дни пятьдесят третьего года. Большие перемены только назревали. А пока что героям нашего рассказа приходилось стучаться в эти самые перегородки. И дело остановилось.
Не однажды менялся пейзаж за это время за окнами конструкторского отдела. Голые осенние деревья покрывались снежным инеем, потом лопались почки, прошло и весеннее цветение, и теперь садовая дорожка между цехами, по которой, помните, расхаживал когда-то Георгий Иванович, лежала пустынной под зноем летнего солнца.
…Но действительно ли остановилось? Они задумали прибор, решили создать его, понимая, как он был бы нужен. Они и сейчас продолжали думать о нем. Не могли не думать.