Однако сейчас ничего подобного не наблюдалось. Может, разбросанные конечности и тела уже успели собрать до нас?
Рядом с горящим вагоном, лежавшим вверх колесами, бродила молоденькая девчонка в разодранной форменной тужурке проводницы, слепо протягивая руки во тьму и спотыкаясь. Одна половина лица у нее была залита кровью, другая половина — опалена до черноты.
Старшина схватил ее за плечи.
Она что-то непрерывно говорила, но не жалобно и не истерично — словно мирно беседовала с кем-то. На нас она не обратила ни малейшего внимания.
— Вы из этого вагона? — спросил ее Старшина. — Сколько у вас было пассажиров?
Она его словно не услышала.
— Все ясно, — сказал Старшина. — У нее — шок. Возможно, сотрясение мозга. Алик, отведи ее к медикам...
Повезло мне, подумал с невольным облегчением я. Не суждено мне сегодня увидеть самые страшные кадры в этом фильме ужаса...
— Пойдемте, девушка, — сказал я, взяв девчонку за руку. — Сейчас вам окажут первую помощь...
Она послушалась меня, но не отреагировала на мои слова.
Я вел ее вдоль поваленных вагонов в том направлении, откуда мигали синие вспышки машин «Скорой помощи», и говорил то, что нам полагается говорить в подобных случаях пострадавшим — что теперь все страшное позади, а главное — что вы остались живы, сейчас врачи вас перебинтуют и доставят вас в больницу, так что не бойтесь, вы не умрете, и вообще вам повезло, что вы остались целы, поэтому успокойтесь, вздохните глубоко, а если хотите, я вам дам успокоительное — в аптечке у меня полно всяких средств...
Однако проводница меня не слушала и бормотала что-то свое, и я различал в ее бормотании лишь бессвязные обрывки.
— Спасибо... — повторяла она, — спасибо тебе... и прости меня... я была дурой... но кто же знал?.. Господи, я так рада... так рада!..
Я решил, что она благодарит меня и что от сотрясения мозга у нее поехала крыша. Вполне естественное явление: у кого бы она не поехала после такого стресса? Главное — чтобы пострадавшая пришла в себя.
— Ну что вы, девушка, — возразил я. — Вам не за что меня благодарить — мы ведь просто выполняем свою работу...
Она вдруг резко остановилась и посмотрела на меня, как на выходца с того света.
— При чем здесь вы? Я же вовсе не с вами разговариваю!
— А с кем? — глупо спросил я.
— С Ним! — Она подняла свое жуткое лицо к черному небу, с которого слышалось гудение вертолетных двигателей. — Это Он меня спас!..
— Ну, разумеется, — вежливо согласился я — по принципу: с такими больными лучше не спорить. — Милостив и бесконечно добр наш Господь...
И тут девчонку словно прорвало. Видимо, в моем голосе все-таки прозвучало скрытое ехидство. И она взахлеб принялась рассказывать мне, как с ней случилось чудо.
Когда произошло столкновение, она подметала пол в тамбуре. В том самом тамбуре первого вагона, за которым уже ничего нет, кроме локомотива. По идее, при катастрофе ее должно было бы просто расплющить в лепешку — так, что даже мокрого места бы не осталось. Но за несколько секунд до удара наружная дверь тамбура — та, через которую производится посадка и высадка пассажиров — вдруг открылась сама собой, и когда проводница шагнула к ней, чтобы закрыть, неведомая сила, как миниатюрный смерч, вытянула ее из вагона и, вместо того чтобы швырнуть назад, на насыпь или под колеса, мягко пронесла по воздуху перпендикулярно направлению движения поезда и опустила (нет-нет, не кинула и не бросила, а именно опустила, как мать опускает дитя в колыбель) на траву. Девушка не может сказать, сколько это длилось, но, видимо, восприятие времени у нее как-то изменилось, и вполне может быть, что это чудо совершалось в течение считаных долей секунды, а потом раздался сильный удар, оглушающий скрежет, и в вагоне что-то рвануло, выбивая стекли и разнося вдребезги стенки, и тут она потеряла сознание...
Я слушал свою спутницу скептически, потому что именно об этом нам рассказывали на занятиях психологи. Когда человек по счастливой случайности остается жив, то не удерживается от соблазна поверить, что к его спасению приложили руку некие высшие силы.
— А откуда тогда у вас кровь? — спросил я, когда девушка закончила говорить.
— Где?
Пришлось мазнуть ее по щеке и показать окрасившуюся красным цветом ладонь.
— Не знаю, — покачала она головой. — Может быть, меня уже потом задело? Там ведь осколки стекла падали градом...
Ну и бог с ней, подумал я. В конце концов, меня не касается, как и почему она уцелела.
И переключился на взрыв.
Нет, она ума не могла приложить, что могло рвануть в ее вагоне. Никаких подозрительных вещей в багаже пассажиров она не видела, и люди все были приличные, не какие-нибудь террористы. Да и вагон был плацкартный, там же не скроешь ничего от соседей...
— Может быть, газовые баллоны? — предположил я.
Нет, никакими баллонами вагон не был оборудован. Если только тот котел, который служит для нагрева воды — помните, он похож на самовар и стоит в самом начале вагона, рядом с купе проводников? Но вряд ли он бы рванул с такой силой, чтобы превратить вагон в груду обломков...
— Ладно, — бодренько сказал я. — Специалисты разберутся...
И повел свою подопечную дальше.
По возвращении я увидел вместо пылающего остова взорванного вагона только большую свалку дымящихся обломков, среди которых бродили наши ребята, что-то собирая в черные мешки. Как пояснил подвернувшийся мне Полышев, надо было собрать материал для взрывотехнической и пожарной экспертизы.
— Много погибших? — поинтересовался я.
Виктор покрутил головой и почему-то замешкался с ответом.
Потом придвинулся ко мне вплотную и шепнул на ухо:
— Ты не поверишь, Алька, и мы сначала своим глазам не поверили!.. Но это факт: из тех, кто ехал в этом вагоне, выжили все до единого! Без ран и травм, правда, не обошлось, и есть очень тяжелые — их уже отправили в больницы до нас... А трупов — ноль!..
— Серьезно? — растерянно пробормотал я. — Что, вагон был специально предназначен для тех, кто родился в рубашке?
— Выходит, так, — развел руками Полышев.
— А где Старшина?
— Да вон он, — ткнул рукой куда-то вверх Полышев. — С очередным папарацци разбирается...
На насыпи, на фоне изогнутых металлическими макаронинами рельсов, стоял Борис с каким-то типом в белом медицинском халате и что-то сердито говорил ему, размахивая руками.
Я взобрался наверх по скользкому откосу, чуть не споткнувшись о большие черные мешки, аккуратно выложенные в ряд.
— ...и вообще, молодой человек, — услышал я слова Старшины, когда подошел поближе. — Разве вам не известен закон, запрещающий проводить съемку аварийно-спасательных работ? Или вас это не касается? Что — неймется пощекотать нервы публики видом свеженьких трупов?!
В руках у собеседника Старшины была портативная видеокамера.
— Я знаю закон, — возразил спокойно он. — Кстати, в свое время его приняли идиоты, не понимающие элементарных вещей. Людям нужно знать правду о происшествиях, понимаете? Лишая их этого права, вы тем самым наступаете на горло свободе и демократии! И потом — где вы тут видите трупы? Я тут нахожусь с самого начала, но ни одного трупа еще не видел!..
— Я не желаю больше с вами дискутировать! — рявкнул Старшина, и таким разъяренным я его еще не видел. — Или вы сейчас уберетесь отсюда по-хорошему, или я сообщу в штаб, и вас арестуют! Понятно вам? Или вы хотите, чтобы ваша камера — а она, похоже, стоит не дешево — случайно выпала у вас из рук и разбилась вдребезги?