Охранник — если это был, конечно, именно охранник — и глазом не моргнул, выслушав меня.
Он достал откуда-то из недр стола толстую канцелярскую книгу и деловито спросил:
— Как фамилия вашего отца?
— Арда... — начал было я, но вовремя спохватился. — Ардашев Семен Петрович.
— Через «А» или через «О»? — уточнил он.
— Через «А».
— Два дня назад у нас было восемнадцатое, так?
— Совершенно верно.
Палец охранника с аккуратно подстриженным ногтем вел по списку. Список был длинным. И вообще, книга была заполнена более чем наполовину.
— Нет, — с сочувствием сказал наконец он. — Ваш отец в нашем реестре не числится.
— А посмотрите под другими датами, — с готовностью подсказал я. — Может, дорожники что-то перепутали...
Он покосился на меня, словно хотел что-то сказать, но все же стал добросовестно листать книгу, ведя по списку пальцем.
— Работы, вижу, у вас хватает, — провокационно заметил я. — Что — мрет народ, как мухи?
Замечание мое охраннику явно не понравилось, но реагировать на него он не стал.
Он просто захлопнул книгу и сухо сообщил:
— Извините, но умерших по фамилии Ардашев у нас нет.
— А неопознанные тела есть? Видите ли, у него не было в момент смерти при себе документов, и его могли отнести к неизвестным умершим...
Тут приоткрытая дверь, ведущая в недра морга, распахнулась, и в вестибюль выглянула молодая и, я бы сказал, весьма хорошенькая женщина в зеленоватом одеянии, состоявшем из свободных штанишек до колен и блузки навыпуск. Поверх этого костюма был надет грубый клеенчатый фартук.
— Толя, — крикнула она моему собеседнику, — когда у нас по графику следующий покойник?
Тот покосился куда-то за барьер и ответил:
— В пятнадцать тридцать. А что?
— Хочу сходить в банк, заплатить за квартиру. Успею как ты думаешь?
Толя пожал плечами:
— Если только в банк — успеешь. А если, как в прошлый раз, зайдешь в супермаркет — то сомневаюсь...
— Ну ладно, я полетела. Если Елизавета будет спрашивать, скажешь ей, что я скоро вернусь, хорошо?
— Хорошо. Да, слушай, у нас неопознанные в хранилище есть? А то вот гражданин интересуется...
— В данный момент — нет, — ответила женщина. — Ты же знаешь, что мы их не храним. У нас и для обычных-то покойников места не хватает...
И она исчезла за дверью.
Охранник красноречиво развел руками.
— Стра-анно, — протянул, как бы в замешательстве, я. — И куда же его могли тогда девать? Папахена-то моего, а? — Он лишь пожал плечами с равнодушным лицом. — Послушайте, а вы весь город обслуживаете? Или есть еще какие-то морги?
— Конечно, есть, — сказал он. — Почти при каждой больнице... Но туда обычно помещают нормальных покойников.
— Что значит — нормальных? — вскинулся я.
— Извините, — вежливо сказал он. — Оговорился... Я имел в виду усопших естественным образом. От болезни или по старости... А мы занимаемся только погибшими и наложившими на себя руки.
Мне невольно вспомнилась классификация смертей по Ильфу и Петрову, но в бутылку лезть по этому поводу не было никакого смысла.
— Ладно, спасибо, — сказал я. — Придется снова обращаться в дорожную инспекцию.
— Всего доброго, — воспитанно откликнулся он.
Я вышел на крыльцо и стал закуривать.
Пока я возился с не желающей загораться зажигалкой, с улицы на дорожку, ведущую к моргу, свернул фургон с надписью «Агентство ритуальных услуг» и, обогнув здание, исчез за углом.
Я направился туда, чувствуя себя разведчиком, осмелившимся проникнуть в глубокий тыл врага.
Однако ничего особенного у заднего подъезда не происходило.
Из кабины спрыгнул человек в черном костюме с галстуком, сжимая в руках пачку каких-то бумаг, подошел к двери и позвонил.
Из морга вышли парни в рабочих комбинезонах, похожие на грузчиков мебельного магазина. После недолгого, но бурного диспута с черным костюмом они открыли заднюю дверцу фургона и принялись выгружать и таскать внутрь здания деревянные ящики, обитые красным и синим материалом характерных очертаний. Гробы — вот что это было такое. Крышки были плотно закрыты, и, судя по возгласам разгружавших, в гробах было что-то тяжелое.
Ящиков было много, и я не стал дожидаться окончания разгрузки.
Глава 4
После морга грех было не довести проверку до логического конца. Я купил в цветочном магазинчике букет любимых маминых роз и поехал на кладбище.
Последний раз мы с Алкой навещали родителей в прошлом месяце, но пространство в оградке возле могилы опять успело зарасти сорняками и травой, от цветов остались только сухие прутики, а конфеты и крошки печенья бесследно исчезли.
Я навел внутри оградки относительный порядок, повыдергав колючий осот и молочай с корнем, а траву — пучками, возложил розы к могильной плите, забил поглубже с помощью большого булыжника покосившиеся столбики и посидел на скамеечке, глядя в лица родителей.
Слез не было. Горе растворилось в тумане прошлого, и сейчас было бы нелепо пытаться вернуть те чувства, которые я испытывал почти двадцать лет назад, когда Алка впервые привела меня сюда. Да и помню ли я, что тогда ощущал? Удивление, страх, нежелание смиряться с жестокой правдой? Что-то в этом роде... И еще — детская нелепая обида на кого-то. Будто кто-то был виноват в том, что я лишился мамы и папы одновременно. Хотя, по большому счету, в таких случаях всегда кто-то виноват, и Алка мне потом рассказывала, что столкновение самолета и вертолета произошло из-за отказа системы аварийного оповещения, которую выпускала известная фирма. Но это же все равно, что никто не виноват. Железку бесполезно винить, а найти конкретного человека, изготовившего ее вряд ли возможно. Однако в детстве я верил, что в мире должно быть нечто, виновное в гибели родителей. И сходил с ума от бесцельной ненависти и злости — пока это не прошло само собой...
Я сидел, сжигая одну сигарету за другой, и мысли мои незаметно вернулись к проблеме, которая передо мной возникла. И вспомнил я по ассоциации, что из материалов о бедствиях и катастрофах, которые я вчера допоздна просматривал по Интернету, вытекало еще одно загадочное явление, о котором никто нигде не говорил. Ни один самолет в последние годы не разбивался так, чтобы абсолютно все пассажиры погибли. Воздушные суда не сталкивались друг с другом, не рушились с огромной высоты на землю, не взрывались в полете. Самое большее, что с ними случалось — это различные аварии, начиная от невыпуска шасси и отказа двигателей. И всегда пилотам удавалось совершить вынужденную посадку. Люди при этом получали травмы разной степени тяжести, в том числе и смертельные, но умирали уже потом, в больницах и госпиталях, а не в самой катастрофе. Неужели самолетостроение достигло такого уровня, что стало возможным предотвратить фатальный исход любой аварии? Или за этим чудом стоит что-то другое?
Я швырнул очередной окурок в кусты за оградкой, переглянулся в последний раз с родителями и пошел к выходу.
Здание администрации располагалось у ворот кладбища. Рядом с ним наслаждались перерывом в тяжкой работе землекопы — молодые парни в мятых пляжных штанах, с загорелыми до черноты торсами. М-да, далековато же им ещё до зарубежного кладбищенского сервиса, где землекопы называются стюардами и носят черные смокинги, белоснежные рубашки с черными «бабочками» и белые перчатки.
Я поздоровался с гражданами отдыхающими и тактично поинтересовался, много ли у них бывает работы.
«Хватает, — ответил самый кряжистый, с татуировкой на груди в виде черепа и подписи „Memento mori“. — Это ж не кладбище, а целый город!..»
«Но раньше работы у вас было, наверное, больше?» — настаивал я.
«По-всякому, — уклончиво ответил татуированный. — А что, хочешь устроиться к нам? Если так, то извини: наш штат уже укомплектован, и за воротами — длинный хвост желающих».
Я машинально посмотрел за ворота, где не было видно никого, кроме бабушек, торгующих искусственными цветами и венками, и осведомился, где в этом мрачном городе селят кости, так сказать, новоселов.