Нашу Любовь — в безбрежность,
Как динамитный заряд!……
………………
1921-я весна.
КАРУСЕЛЬ СЕРДЕЦ
В этой жизни, построенной с точностью ватера,
Слишком сильно мы любим, чтоб можно вдвоем.
А Любовь копошится ножом оператора
В деревянеющем сердце моем.
Пусть еще бы надела мне сладкую маску,
Пропитав хлороформом легенд и баллад, —
А то начинила мне сердце сказкой
И швырнула в помойку, как мертвых котят.
В каждом дне (фаршированном болью) не верится,
Что на роже Земли
Загораются сны.
Нафталином Любви пересыпать бы сердце
И во сне ожидать настоящей весны.
Ну а как? —
Если сердце — гимназист-непоседа —
Всюду жадно суёт любопытный свой нос,
Если бойким мальчишкою сердце поэта —
В карусель сумасшествий,
Кричаний
И грез.
Вейся в свист, серпантин обжигающих нервов!
Конфетти из сердец,
В карнавале кружись!
Пусть веселый поэт захихикает первый,
Что задохлась от вони «нормальная» жизнь!
Ветер — вечный союзник — целует нам волосы,
Солнце — путь нам сиренью, как добрый отец.
Засвисти,
Завизжи от экватора к полюсу,
Карусель сумасшедших сердец!
Январь 1923.
ДИНАМО-СЕРДЦЕ
ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ
Опыт динамизма скульптуры.
Тебе, спалившей моноплан моей кровати,
Чтоб заживо-горящим авиаторам —
Нам к Вечности лететь,
Тебе в Евангельи страстей — «Вторая Богоматерь,
Единая в Любви среди людей».
Звеня трепещет тела Твоего динамо,
В электро-стул на казнь меня, преступника, влача.
А я проводку губ —
На раскаленный мрамор,
Благословляя смерть и Палача.
В Твоем бушующем Великом Океане тела
Моей подводной лодки перископ.
И вдруг —
Комета губ Твоих
Над грудью просвистела,
И капитана — белым метеором в лоб.
Но на холмах грудей — рубиновые вышки —
Беспроволочный радио сердец.
И телеграфом губ — отчаянные вспышки: —
…корабль… огне…..крушение…. конец…
И захлебнувшись кипятке Твоих дрожаний,
Я мертвым был всю ночь,
Которая как миг.
А утром — Твой живот, аэродром желаний,
Где каждый день —
Бипланы губ моих.
И богомольцы рук молитвенно и бодро —
Крутым изгибам пламенных основ,
Туда где Альпами трепещущие бедра —
Червоной радугой
Следы моих зубов.
А дальше —
Алой кровью поцелуев отпечаток,
Где прячется ночей моих тоска,
Верблюдом губ
Господню Гробу пяток,
Чтоб там возжечь, рыдая, свечку языка.
Прожектор глаз моих и губ мотоциклеты
В лучах волос Твоих — как в зарослях челнок.
Через китайский фарфор чашечек коленных —
Христом Скорбящим
В Мраморное Море ног.
И электро-магниты наших переносиц
Не удержать ни зверю ни врагу.
Язык мой, как горящий броненосец,
Спасенья ищет в гавани Твоих скользящих губ.
И там, где от затылка меж лопаток
От шеи вниз
Спины Твоей шоссе —
Автомобилю губ моих лететь как вихрь и падать
И над волнами бедер в воздухе висеть.
Какой же бог мне предназначил муки —
Взобраться санкам губ
На горы снежных плеч?
Но там как змеи жаждущие руки,
И мне на них
Сгоревшим солнцем лечь.
Взбешонный сплетнями и шамканьем базара
Себя к Тебе
Гвоздями слез прибить, —
Чтоб в этом Мире все, не исключая комиссаров,
Умели боль растить
И так как я Любить.
Голгофах Страсти жизнь моя висела,
Но знаю —
Из груди Твоей мне высосать Весну, —
И на кресте Твоего жаждущего тела
Себя, Христа,
Гвоздями мук распну.
Декабрь 1922.
Украина.
ЛЮБИТЬ
Трилогия.
Прыгнет месяц-апаш в небесную синюю чашу,
Серебром белых тучек размечет свою шевелюру,
Золотым фонарем хулиганя помашет, —
А людские сердца — любви увертюру.
И еще не успеет любовь
Из гробов
Набухающих (радостью) почек
Треснуть в день, распирая улыбками мрак, —
А уже два свидетеля,
Ломаной змейкою росчерк —
И уже сфабрикован Брак.
В ту же ночь — его страсти голодной собака
В золотую помойку, откуда наследник потом.
А на утро ей — женщине — глупо заплакать
И бояться в отцовский дом.
А на утро—
В окошко истерзанный ночью платочек,
За столом в Губпродкоме —
Огрызок щемящих страстей.
Неизбежный обед, под кроватью какой-то горшочек,
И они — фабриканты пищащих детей.
И опять прыгнет месяц-фонарщик
В небесную синюю чашу,
Зафутболит мячом золотого огня, —
Но супругам обиженный что он расскажет?
Разве только — пеленки менять…
Мещанин без подтяжек
Провинцией в доску пропревший,
Обнаглевший, актерски-невежливый трус,
Оцилиндренный жулик
В последней игре прогоревший:
— Если деньги — женюсь.
Длинноногий студент, искалеченный римским правом,
Идеальный бездарник, лизака научных блюд, —
Подбоченясь в кафе громогласно и браво:
— Я женюсь — потому что люблю.
Ну, а я?
Как мне думать об этом браке
С той, что в сердце — хирурга ножом, — Е
сли даже чернилами плакать
Страшно ночами об имени Твоем.
Мне б только губ электрическим током
К алым рубинам грудных куполов.
Мне бы молчанья — долго и много,
Мне бы — из клетки любовных стихов.
Милая — милая!
Ты думаешь — легка мне
Мысль о понедельниках Любви моей? —
Сердце букашкой под мельничным камнем
Серой громады придущих дней.
И пока не прокрались — облезлые, старые
Будней коты
Птиц Любви задушить —
Смычок Твоего имени неслыханные арии
На скрипке моей души.
И — честное слово — не нужно истерик,
Рычаний, взвизгов и медных труб.
В поисках новых, незнанных Америк
В океан Твоего тела
Корабли моих губ.
Когда канцелярщик, прогнивший входящими,
Гнилью чернил — скуки итог, —
До любви ли ему, одуренному чащами
Леса балансов и треска тревог?
Когда инженер — иглы зданий в небо,
Врач — рыцарь смерти — на страже гробов,—
Им бы вина, комфорта, хлеба, —
На чорта тогда им душа и любовь?