— Ну конечно же я, — небрежно бросил Бурдон. — Хочешь еще одну посмотреть? Гляди в оба!
Молодой человек хладнокровно поднял очередное насекомое с цветка и посадил на соты. Сохраняя полное внешнее спокойствие, он тем не менее при выборе пчелы проявил величайшую осмотрительность, руководствуясь своими познаниями в этой области. Он снял ее с того самого пучка цветов, на котором пила нектар ее предшественница, так что можно было надеяться, что они принадлежат к одному улью. Предсказать, какой курс она возьмет и принадлежит ли к одному из выявленных уже Бурдоном ульев, было, естественно, выше его сил, поэтому он из осторожности воздержался брать на себя какие-либо обязательства. Достаточно было и того, что Питер не отрывал глаз от пчелы до тех пор, пока она не скрылась в направлении рощицы. И не он один — на сей раз многие дикари, зная уже, куда и как следует смотреть, долго глядели ей вослед.
— Ты опять велеть пчеле лететь туда? — спросил Питер, чья заинтересованность была столь велика, что он уже и не пытался скрыть ее под маской равнодушия.
— Ну да, разумеется, я. Пчелы повинуются мне, как твои молодые воины — тебе. Я их вождь, и они меня знают. Ты еще сможешь в этом убедиться. Сейчас мы пойдем к тому лесочку, и ты своими глазами увидишь, что там есть. Я послал туда трех из моих пчел; и вот одна уже возвратилась сообщить, что там происходит.
Над головой Бурдона действительно жужжала пчела, привлеченная, по всей вероятности, ароматом меда в сотах, но хитроумный бортник отрекомендовал ее как вестника из леса! Все это изумляло толпу и вызывало беспокойство, и даже немалое, у самого Питера. Он был менее восприимчив к суевериям, чем большинство его сородичей, но сказать, что он совсем не был подвержен их влиянию, было бы известным преувеличением. Так же обстоит дело и с людьми цивилизованными, за очень незначительным исключением. А может, и вообще ни один человек не может подняться выше суеверий, какую бы философию он ни исповедовал и сколько бы ни знал; но в первую очередь это относится к людям невежественным. В нашей земной жизни так много неопределенного, случайного, что чрезвычайно трудно избавиться от сомнений, недоверия и удивления. Этим простым дикарям полеты пчел, якобы по приказанию Бурдона, то в одну, то в другую рощицу представлялись таким же поразительным чудом, каким иные из наших изощреннейших измышлений кажутся нашим простакам и невеждам. Невежество! А где провести водораздел между невежеством и знанием? Каждый из нас чего-нибудь да не знает в какой-нибудь одной важной для него отрасли знания, а то и в нескольких, это стало у нас непреложным правилом. С одной стороны, мы часто встречаем книжников, настолько не умеющих применять свои излюбленные теории на практике, что они в своей беспомощности уподобляются детям. С другой стороны, есть не меньше специалистов-практиков, совершенно не знакомых ни с одним из многочисленных принципов, лежащих в основе их профессии. Так вправе ли мы порицать бедных детей леса за то, что, столкнувшись с новым для них явлением, они, не находя ему объяснения, причисляют его к разряду сверхъестественных?
Питера же все происходящее не столько убедило, сколько озадачило. Он был намного умнее остальных вождей, и ввести его в заблуждение было несравненно труднее, хотя и он не был избавлен от главного порока невежества — суеверности и его верных спутников — жестокости и склонности к необыкновенному. Разум его пребывал в смятении, это ясно видел Бурдон. наблюдавший за Питером с таким же вниманием, с каким несколько десятков глаз провожали каждый его жест. Желая усилить произведенное на дикарей впечатление, наш артист вознамерился продемонстрировать перед ними высшие достижения своего искусства. Если он отыщет значительное количество меда, это само по себе послужит своего рода предложением о мире, а что мед есть в рощице островке, Бурдон не сомневался, недаром же туда устремились целых три пчелы и траектории полета двух из них сошлись точно над этим леском.
— Не желает ли мой брат меду? — небрежно поинтересовался Бурдон. — А не то я пошлю пчелу через озеро Мичиган сообщить индеям дальше на западе, что Детройт пал.
— Бурдон может найти мед прямо сейчас? — спросил Питер.
— С легкостью. Приблизительно в миле от нас находится несколько ульев. Пчелы любят эту прерию за то, что на ней так много цветов, здесь меня всегда ждет удача. Это мое любимое место работы; и пчел здешних я приручил, они меня знают и готовы выполнить любой мой приказ. Я вижу, что вожди любят мед, хотят его испробовать, так пойдемте же к одному из моих ульев.
И Бурдон собрал все свои вещи. Он нес основное оборудование, а Марджери, не отстававшая от него ни на шаг, — соты и мед. Шла она быстро, впереди индейцев, и пятнадцать — двадцать пчел, привлеченных запахом меда, непрестанно кружились над ее головой, а следовательно, и над Бурдоном; это, разумеется, не могло ускользнуть от внимания Питера. И ему представилось, будто эти насекомые — верноподданные Бурда на, сопровождающие его, чтобы выполнить любую прихоть своего господина. Одним словом, Питер быстро склонялся к такому образу мыслей, при котором все виденное мы истолковываем в пользу принятой нами доктрины. Он все более убеждался в том, что бортник имеет какие-то таинственные связи с пчелами и власть над ними, что является одним из многочисленных проявлений его сверхъестественной силы. Все это было Бурдону совершенно безразлично. Ему нужно было одно — одурачить индейцев. И по пути к рощице он измышлял все новые и новые способы, как проделать это наилучшим образом.
— Почему это пчела летает над молодой скво? — спросил Питер. — И вокруг тебя тоже?
— Они знают нас и провожают к своему улью. Индеи тоже выходят из своих селений навстречу гостям и приветствуют их.
Бурдон заранее подготовил такой ответ, но сейчас заметил, что коварный вождь не вполне удовлетворился его словами. И как раз в этот миг Воронье Перо отозвал Питера чуть в сторону и на ходу стал серьезно говорить ему что-то. Бурдон не сомневался, что речь идет о его недавнем выступлении в роли колдуна, которое злопамятный вождь при его характере никогда ему не простит. Но путей к отступлению не было, и Бурдон продолжал идти вперед.
— Лучше бы вы не шли с нами, — сказал он Марджери при первом удобном случае. — Мне не особенно нравится, как оборачиваются события, а колдовство с пчелами может потерпеть неудачу.
— Я тут не лишняя, Бурдон, — ответила храбрая девушка. — Мое присутствие может смягчить их враждебность. Все наши говорят, что при мне Питер больше походит на человека, а без меня — дикарь дикарем.
— Я, как никто другой, готов подтвердить, что сила вашего влияния велика. Но, Марджери, индеи так низко ставят скво, что вряд ли вам удастся существенно воздействовать на этого старого вождя.
— Кто знает, а вдруг у него дочь моего возраста, похожая на меня фигурой или лицом; или же мой смех, голос, еще что-то напоминают ему ее, когда он видит меня. Одно я знаю твердо — мне Питер не враг.
— Как я желал бы, чтобы это было так! И в конце концов, почему бы индею не испытывать те чувства, о которых вы говорите. Он же мужчина, а значит, должен относиться к своей жене и детям так же, как и другие представители этого пола.
— Бурдон, что с псом-то происходит? — услышал Бурдон голос капрала. — Взгляни-ка, что он выделывает!
Поведение Хайфа безусловно заслуживало того, чтобы хозяин обратил на него внимание. К этому времени вся толпа находилась приблизительно в двадцати родах от рощицы, а мастиф почти в два раза ближе. Но вместо того чтобы двигаться вперед, мастиф вдруг остановился, с угрожающим видом поднял голову и начал осторожно поводить ею из стороны в сторону, как делают все собаки, почуяв врага. Ошибиться в природе этого движения было невозможно, и вскоре все вожди повернули головы в его сторону.
— Зачем он так делать? — спросил Питер. — Бояться пчел, а?
— Он ждет меня, — ответил Бурдон. — Пусть мой брат и еще два вождя пойдут со мной, а остальные останутся здесь. Пчелы не любят толпу. Марджери, капрал, я поручаю тебе, а пастор Аминь будет находиться поблизости. Я же хочу показать этим вождям, что пчела может сообщить человеку.
С этими словами Бурдон двинулся вперед, а за ним последовали Питер, Медвежий Окорок и Воронье Перо. Наш герой уже успел составить себе мнение, что в рощице скрываются вовсе не только пчелы. Почва здесь была болотистая, деревья перемежались зарослями кустов, в которых часто скрываются медведи, больше всех живых существ, исключая человека, охочие до меда. Бурдон был вооружен до зубов, сопровождали его бывалые люди, для которых встреча с медведем была бы не в новинку, и он безо всяких опасений вел их к роще, ни на миг не изменяя своему спокойствию, ибо понимал, что только так может заслужить уважение зрителей. Едва бортник поравнялся с собакой, как она зарычала, обнажив грозные клыки, и пошла рядом с ним. Уверенность Бурдона, быстрота, с которой он врезался в кустарник, заставили его спутников поспешать за ним, но тем не менее он преодолел орешник, окружавший поляну, на несколько секунд раньше индейцев. Поляну огласили разнесшиеся далеко по прерии визг, вой и крики, которые могли бы смутить самое стойкое сердце.