— Братья мои, это печальная история, и постыдная, настолько постыдная, что всем на земле следовало бы, устыдясь, склонить свою голову, — ответил он. — Сын Великого Духа появился среди людей; Он творил только добро, одно добро; тех, кто слышал его, Он учил, как жить и как умереть. В благодарность за это несмышленые и медлительные сердцем убили Его. После смерти тело Его вознеслось на небо, туда, где пребывают души умерших и где находится Его Отец. Сын Великого Духа и посейчас там, в ожидании часа, когда возвратится на землю, чтобы вознаградить творивших добро и покарать содеявших зло. Час этот грядет, ждать, думаю, осталось недолго.
Вожди угрюмо внимали миссионеру. Кое-кто из них слышал главные эпизоды этой истории и прежде, скорее всего из уст миссионеров, предшествовавших пастору Аминь. При этом основные моменты истории христианства, смешавшись в сознании этих дикарей с некоторыми из их собственных легенд, изменились почти до неузнаваемости. Но большинство присутствовавших впервые узнали о воплощении Сына Божьего в человека и были потрясены тем, что простой смертный смог поднять руку на такое существо! Ни один из них не усомнился в истинности предания, что само по себе достойно удивления; уверенные, что оно передавалось из поколения в поколение с обычным тщанием, вожди восприняли его как факт, не подлежащий обсуждению. Но какие выводы они из него сделали! Это нагляднее всего показывают высказывания вождей на месте действия.
— Если бледнолицые убили Сына Великого Духа, — веско произнес Дубовый Сук, — то чего же удивляться, что они хотят согнать краснокожих с их земель. В таких людях живет злой дух, и они способны лишь на дурное. Как хорошо, что наш великий вождь призвал нас наступить на этого червя и раздавить его, пока ступня индейца достаточно велика для такого дела. Еще несколько зим — и они убили бы нас, как убили Сына Духа, который делал им только добро!
— В этой великой легенде есть тайна, которая, боюсь, не доступна пониманию индейца, — серьезно ответствовал миссионер. — За тысячу миров или за спасение десяти тысяч жизней, таких же незначительных, как моя, я бы не согласился поколебать чью-нибудь веру ни на йоту; но мой долг рассказать вам, как все это случилось. Евреи, современники Сына Великого Духа, убили Его, насколько Его можно было убить. Он имел две сущности, как, впрочем, и все люди — тело и душу. В теле Его пребывал человек, подобный нам всем, а вот душа была частью самого Великого Духа. Такова великая тайна нашей религии. Как это произошло, мы сказать не можем, но верим, что это так. Вокруг нас тысяча вещей, которых мы не понимаем, и эта тайна — одна из них.
Медвежий Окорок в свою очередь воспользовался наступившей паузой, чтобы сделать свое замечание. Оно отличалось убежденностью, показывавшей, что Медвежий Окорок с большим вниманием следит за тем, что происходит и что говорят вокруг него, и прямолинейностью — он явно не был склонен к вульгарному скептицизму.
— Мы не думаем, что нам, индейцам, может быть понятно все, что делает Великий Дух, — сказал он. — Мы знаем очень мало. Он знает все. Зачем нам хотеть знать все, что знает Он? Мы и не хотим. Эта часть легенды нас не тревожит. Индейцы умеют верить даже тому, чего не видят глазами. Они не скво, которые желают непременно заглянуть за каждый куст. Но мой брат рассказал нам очень много такого, что ему не на пользу. Если бледнолицые убили своего Великого Духа, значит, у них нет Маниту, а они находятся в руках Злого Духа. Вот почему они зарятся на наши земли. Я не хочу, чтобы они являлись к нам и селились близ заходящего солнца. Пора начать убивать их, как они убили Сына своего Великого Духа. Так поступили евреи. Мой брат желает, чтобы мы сочли себя евреями! Нет, краснокожие никогда не причиняли вреда Сыну Великого Духа. Они бы приняли Его как друга и почитали как вождя. Будь проклят тот, чья рука поднялась на Него. Это предание мудрое. Из него мы узнаем многое. Мы узнаем, что индеи не евреи. Они никогда не причиняли вреда Сыну Великого Духа. Мы узнаем, что краснокожие извечно жили на этих землях, а не явились сюда когда-то из Страны восходящего солнца. Мы узнаем из этого предания, что бледнолицые не достойны жить на земле. Они насквозь порочны. Они заслужили смерть.
— Я желаю задать вопрос, — заявил Питер. — Предание это для меня не ново. Я и раньше слышал о нем. Но оно недостаточно хорошо вошло в мои уши. Я не думал о нем. Сейчас оно проникло глубже в мой разум, и мне хочется услышать больше. Почему Сын Великого Духа не убил евреев? Почему Он допустил, что евреи убили Его? Может ли дать этому объяснение мой брат?
— Он явился на землю умереть за человека, настолько погрязшего в грехах, что Великий Дух уже не удовлетворился бы меньшим. Почему это так, не знает никто. Достаточно того, что мы знаем — это так. Не помышляя о том, чтобы отомстить своим мучителям и убийцам, Он умер за них и, умирая, молил Бога простить на веки вечные их самих, их жен и детей. И Он, именно Он, завещал нам отвечать добром на зло.
Питер с величайшим вниманием выслушал миссионера, после чего, погрузившись в глубокие раздумья, отошел в сторону. Заслуживает внимания то обстоятельство, что, в отличие от столь многих цивилизованных людей, ни одному из дикарей не пришло в голову усомниться в возможности воплощения Сына Великого Духа в человека. Это была для них такая же загадка, как большая часть из того, что они наблюдали вокруг себя. Люди становятся скептиками, когда, урвав ничтожную толику из всего богатства знаний, начинают философствовать, воображая себя чуть ли не всезнайками. Сейчас не найти человека, который бы ежедневно, ежечасно не сталкивался с явлениями, составляющими для него такую же неразрешимую загадку, как предание о воплощении Божества и все учение о Святой Троице; но явления эти намозолили ему глаза, а потому стали привычными и как бы естественными, хотя за каждым из них стоят те же таинственные необъяснимые силы. В этой всеобщей тайне вскоре теряется даже самая глубокая философия, и слабому разуму все окружающее нас представляется своего рода чудом, содеянным всемогущим Богом.
Отнесясь с должным уважением к преданиям бледнолицых, краснокожие тем не менее не забывали ни на миг о своих намерениях. Теперь главные из вождей отошли в сторону и начали совещаться. Питер, отказавшись присоединиться к ним, предоставил решение вопроса Дубовому Суку, Унгкве и Медвежьему Окороку. Предстояло выяснить, как поступить с миссионером — включить ли его, как предполагалось первоначально, в число лиц, подлежащих уничтожению, или не включать. Один, а может, двое вождей испытывали сомнения по этому поводу, но большинство держалось противоположной точки зрения.
— Если бледнолицые убили Сына своего Великого Духа, что мешает нам убить их? — спросил Хорек, движимый коварством: он прекрасно видел, что Питера снедает беспокойство, как бы его, Питера, собственный замысел не был полностью осуществлен. — Разницы никакой. Тут перед нами знахарь-проповедник, в вигваме — знахарь-бортник, а этот воин может оказаться знахарем-воином. Нам это не известно. Мы — бедные индеи и мало что знаем. Иное дело бледнолицые: они разговаривают с заклинателем пчел и знают много. Нам же вскоре негде будет добыть даже мускусную крысу, ежели мы не изведем всех чужеземцев. Маниту отдал их в наши руки; так давайте же покончим с ними.
Никто особенно не противился этому предложению, вскорости вопрос был решен, и Унгкве послали сообщить об этом пленникам. Для миссионера было сделано исключение. Поскольку он пришел к краснокожим с мирной целью, было постановлено завести его в чащу леса и там убить, не подвергая пыткам и не усугубляя вообще ничем его страданий. В знак особого уважения к пастору договорились даже не снимать с него скальп.
Ведя со своими товарищами миссионера к месту казни, Унгкве, верный своей коварной натуре, поманил за собой Питера. Объясняется это как нельзя более просто: Хорек понимал, что присутствовать при расправе сейчас человеку, которого он всеми фибрами своей души ненавидел за его авторитет, пока что не досягаемый для Унгкве, будет неприятно.
— Отец мой сможет лицезреть отрадное его сердцу зрелище, — промолвил Хорек мимоходом. — На его глазах умрет бледнолицый, значит, его нога раздавила еще одного червя.