«Будто энтомолог с лупой любуется на нового жука или бабочку из своей не живой коллекции, нанизанную на булавку» — пришло ему тут же в голову.
За прожитые годы он такого узнал о том, что твориться в черных душах людей, что сомневался, что этот измождённый болезнью человек, сможет его удивить.
— Это мой долг выслушать вас, тем самым облегчить вашу душу.
— Насколько я помню, вы в нашем приходе недавно? — щуриться старик.
— Около года.
— Я не слишком хорошо знал вашего предшественника. Хотя ничего удивительного с моей-то верой в церковь и бога.
— Когда я приехал, люди разное болтали...
— Вы про то, как он умер? Да уж смерть жуткая. Каждому из нас суждено пройти через что-то подобное. Рак — это ведь тоже своего рода зверь.
Его тонкие, иссохшие губы, словно трещина разделили лицо. В комнате повисла тишина. Каждый думал о своём. Старик заговорил первым, взгляд его был направлен куда-то в сторону.
— Неужели люди, правда, верят в то, что если они поведают о своих грехах, им станет легче?
— Не мне они изливают душу, через меня они общаются с Богом. Может, и вы для себя получите столь желанное искупление?
— Да бросьте! — и вновь тот был сражён новым приступом каркающего кашля. — Давно уже доказано, что мы с вами даже и не от обезьян произошли и старик Дарвин ошибался в своих теориях, а вы мне... — и он махнул анорексичной, серой, на фоне пигментных бляшек, рукой.
— Я никого, и уж тем более вас, в вашем почтенном возрасте, не принуждаю к вере. Думаю, если это не удалось сделать до меня, то и не мне пытаться. Это ваш выбор. Кто-то хочет верить и верит, и живёт в гармонии с собой и миром, а кто-то... Вы что желаете для своей души?
— Умереть спокойно и не испытывать терзания, что не исправил того, что можно было исправить, — с вызовом произнёс старик.
Гость кивнул, наконец, понимая, что их разговор затянется надолго. Старик говорил медленно и делал долгие паузы, чтобы перевести дух и вдохнуть кислород из маски.
— В любом случае вы пригласили меня сюда, чтобы я выслушал вас.
— И наш разговор останется в этом доме и этой комнате? Даже, если вы услышите такое, от чего придёте в ужас?
— Да, конечно.
— А знаете, я ведь уже очень давно никому не доверяю. Люди бывают очень коварны. И уж тем более я никогда и никому не изливал душу. Моё молчание не раз спасало мне жизнь. Но вот пришло и моё время. Каждый человек способен на такое, с чем потом ему приходиться жить всю жизнь в немыслимых терзаниях. Все мы способны либо на хорошие дела, либо на плохие. Золотой середины нет. Только вот, как узнать, где какие? Если кто-то совершает что-то хорошее во благо себе, то он вполне вероятно, тем самым причиняет вред кому-то? Может быть, и не осознано, но выбор-то у него не велик? И наоборот. Это своего рода равновесие вселенной. Если человек что-то берёт, то тут же вселенная готова что-то отнять.
— Можно совершать благие дела и для других и для себя?
— Да бросьте вы! — отмахнулся старик. — Я сказал: одно из двух! Перед каждым встаёт такой выбор, и он должен решить, что делать, потому что от этого зависит вся его дальнейшая судьба. И вот я — почти мертвец, лежу и думаю: а все ли мои скверные поступки, совершённые за почти вековую жизнь, были такими уж плохими? Ведь я делал их себе во благо. И как вы или ваш Бог будете оценивать их?
— Я не берусь судить. Если вы хотите, чтобы ваши прошлые дела были подвержены критике, то вы обратились не по адресу. Я выслушаю вас, но поверьте, вы не услышите от меня ни слова упрёка, если сами не пожелаете услышать моё мнение.
— Да уж, а способны ли вы, вместе со мной похоронить мою исповедь?
Снова мелькнула мысль:
«Это будет долгий день».
Слишком явно от старика веяло недоверием и неприязнью.
— Обещаю, сделать всё от меня зависящее. Этот разговор от начала и до конца останется в стенах этого дома.
Хозяин с удивлением и издёвкой в голосе произнёс:
— Что вот так просто? А какие-нибудь там напутствия, может, прочтёте что-нибудь из своей книжонки, не зря же вы притащили её в мой дом? — саркастически поинтересовался старик.
— Может, начнём? Расскажите, что вас терзает? — пропустил гость мимо ушей сарказм в голосе больного.
— Молодёжь! Всё время куда-то спешите, — проворчал тот недовольно.
***
Вальтман задумался. Раз уж представилась такая возможность, что сказать, с чего начать? Что можно опустить, а что и вовсе не имеет значения? Он прошёл такой долгий путь, что порой и сам начинал задаваться вопросом. Что из того, что помнил, было истиной, а что игрой его воспалённого, повреждённого болезнью и старостью мозга? Как отделить правду от вымысла? Что-то уже, наверняка, стёрлось из памяти безвозвратно.