— Извини, но я не могу ничего тебе рассказать.
Он сдёрнул с носа очки и принялся торопливо протирать стёкла, избегая смотреть на племянницу. Этот его жест она знала ещё с детства. Дядя нервничал и явно не хотел продолжать эту тему.
— Не можешь или не хочешь? — не унималась Лана.
— Извини, она взяла с меня слово, что я не буду вмешиваться, — словно оправдываясь, произнёс он.
— Даже сейчас, когда она умерла? — воскликнула Лана, почувствовав, как в ней закипает злость к этим двоим, сговорившимся за её спиной. Она имеет право знать!
— Извини меня. Не нужно этого... Так будет лучше, — сказал он и поднялся с кресла. — Тебе нужно отдохнуть. Увидимся утром. Завтра будет тяжёлый день для нас обоих, девочка.
— Да. — Задумчиво ответила Лана, вслед за ним подходя к входной двери.
Ей оставалось только гадать, что же могло произойти в прошлом её семьи. По обрывкам разговоров людей, смолкавших всякий раз, стоило ей только появиться, она поняла, что произошло что-то нехорошее. Потом её осенило. Возможно, она приёмная и её удочерили, а родителей никогда и не было! И она тут же выдвинула эту версию Агате, которая долго смотрела на маленькую девочку, а после проворчала:
«Не будь идиоткой, Ланка! И не трепи мне нервы своим бредом, иначе снова придётся тебя проучить»
Едва услышав ненавистное «проучить», Лана тут же исчезала, обещая себе в будущем найти более терпимого слушателя. Это был, словно замкнутый круг. Даже сейчас обойдя весь дом, она не нашла ни одной вещи, которая бы могла принадлежать её матери. Агата избавилась от всего, что когда-то напоминало о дочери, не дав внучке возможность узнать истину.
Теперь её уже ничто не сдерживало.
Глава 2
18 ноября 2016 год.
День до расплаты.
В комнате было тихо и только тяжёлое, хриплое дыхание выдавало присутствие в ней человека. Вальтман полулежал в своей постели, окружённый медицинским оборудованием, поддерживающим в его теле тень того, что лишь с натяжкой можно было назвать жизнью. У него был рак лёгких, четвёртая стадия — последняя, если быть точнее. Хотя его лечащие врачи всячески избегали говорить это слово «последняя», будто это могло что-то изменить. Словно это не означало конец, за которым последует лишь мрак и ничего более. Насмешка судьбы, которая отмерив ему слишком долгий век, решила напоследок показать ему, кто здесь главный!
Организм был слишком стар и изношен, чтобы побороть эту заразу, медленно день за днём разъедавшую его изнутри. Ведущие онкологи страны, специалисты с мировыми именами следили за его состоянием, пичкали его таким количеством лекарств, что он временами не мог ясно мыслить. И его постоянно терзал вопрос, который, как навязчивая идея, застрял в мозгу. То что он видит и чувствует — это эффект всех этих разноцветных пилюль или же это его дряхлый мозг даёт сбои и посылает все эти ведения и мысли, как мухи зудящие в его голове, не дающие ему покоя ни днём, ни ночью?
Было потрачено целое состояние на проведение различных процедур, большинство которых не имело никакого смысла. И что же он услышал в итоге? Жить ему осталось всего ничего! Какие-то недели, может даже дни. Врачи потерпели фиаско! Этот монстр слишком глубоко запустил свои щупальца в его лёгкие, которые с каждым новым вдохом горели так, словно не кислород наполнял их, а раскалённая лава. Рак победил окончательно, он торжествовал, сделав его своим рабом!
Он очень устал и больше не хотел продолжать эту бессмысленную борьбу с невидимым противником. Ему надоело жить в этих стерильных помещениях, пропахших лекарствами, с постоянно мелькающими людьми в белых халатах: медсёстрами и врачами. Надоели все эти процедуры, делающие его безвольным «овощем», пускающим слюни. Он был не в силах терпеть постоянную боль, которую хочется хоть как-то приглушить, убежать. Он не мог ходить, не мог сидеть, не мог есть, не мог дышать! Со временем перестали спасать даже сильнейшие обезболивающие, и он был готов лезть на стену. Он стал раздражительным. Злость, вот то, что он испытывал: на людей, на мир, больше всего на самого себя. Не видя смысла продлевать свои мучения в клинике, решил, что проведёт последние дни там, где чувствовал себя хозяином — дома. А вернувшись, понял, ровным счётом мало что изменилось.
И где он слышал, что родные стены лечат?
Чушь!
Пребывая практически круглые сутки в одной и той же комнате, от вида которой его уже тошнило, у него появилось достаточно времени, чтобы наружу, словно черти из ада, лезли воспоминания о прожитых годах и поступках им совершенных. И становилось страшно при мысли, что «там» ему придётся ответить за всё! Страшно до дрожи, до конвульсий сотрясающих его почти прогнившее тело.