Однако он уже опоздал.
Дежурившие врачи собрались вокруг Сэма, на знакомом уже лице красовалась кислородная маска, а грудная клетка ходила ходуном от непрямого массажа сердца, но подключенный кардиомонитор не показывал реакции даже на дефибриллятор.
Кроули прошел мимо Габриэля, мгновенно занимая свое место среди них. Он выглядел как будто на десять лет старше, без халата, без очков и со следами вечной усталости и бессилия. Габриэль как можно острее почувствовал свою беспомощность. Его взгляд упал на раскрытый ноутбук, который он закрывал перед уходом, на знакомый серый цвет дневника, после чего он не мог думать ни о чем, кроме како Дине Винчестере и о том, что он натворил. Он не предупредил даже Кроули о возможности подобного, о том, что слуховой центр различал интонации несколко дней назад, но теперь Сэм, вероятно, мог понимать и слова, хотя и на уровне все того же ребенка, с кратким анализом и отсутствием памяти…
Потому что если Дин Винчестер сказал ему, что он болен, что его можно вылечить – все, что говорят обычно родственники уличенным в симпатиях к своему полу, то Сэм Винчестер больше никогда не захочет вернуться к жизни. Ему просто не к чему было возвращаться.
Он вылетел из палаты, никем не замеченный. Он обнаружил Винчестера у окна, бледным, пожалуй, даже до синевы, прислонившимся к подоконнику и абсолютно беззвучно переживавшим свою вину, как надеялся Габриэль.
- Что вы ему сказали? – первую фразу получилось сказать тихо. Габриэль никогда не знал в себе такой силы, как тогда, когда отрывал руки Дина Винчестера от лица и повторял эту фразу уже громче. Как Винчестер вообще мог ему нравиться? В нем же нет ничего, кроме прямолинейности и узколобости, да и лицо его не такое симпатичное, как казалось раньше. Но, что еще более важно, Винчестер уверен в том, что ему никто не нужен, что он имеет право говорить то, что причиняет боль другим, а потому Габриэль еще сильнее осознавал свою ошибку. – Дословно. Что, - приказал Габриэль, но Дин Винчестер лишь покачал головой. Его покрасневшие глаза выражали только надежду на то, чтобы кто-нибудь исправил его ошибку.
Даже сам Габриэль не знал, будет ли у него такой шанс.
- Алистер! – неожиданно фамильярно позвал он среди всей этой кутерьмы шотландца. И хотя все остальные, переговариваясь в привычном ритме, качали сердце, считая его главным фактором выживания, только двое в этой комнате знали, что проблема не в этом. Кроули хватило взгляда для того, чтобы понять план Габриэля.
- Прекратить, - произнес так же ровно в шуме Кроули, отступая от кровати. – Немедленно прекратить, - повторил он, когда реаниматологи посмотрели на него с удивлением.
- Но у нас есть еще двадцать минут, регламентированных….
- Выйдете из палаты, - не попросил, но приказал Кроули. – Это будет только моя ответственность, - реаниматологи отказывались отойти от Сэма, переглядываясь неуверенно и все еще склоняясь к тому, чтобы спасать Сэма.
- Но он же совсем мальчик! – произнесла какая-то анестезистка, контролирующая кардиомонитор. Все взгляды были направлены на Кроули. Пусть он был в тот момент слабее всех предыдущих, для Габриэля уже было понятно, что он на своем настоит. Почувствовали это и реаниматологи, однако не было решающего голоса.
- Слушайте, что он говорит, - Сингер за спиной Габриэля возник словно бы из ниоткуда, заставив мальчика подпрыгнуть. – Не подведи, сынок, - шепнул он Габриэлю, положив руку на плечо. Габриэль понимал, что он держиться на ногах одним лишь желанием вытащить Сэма Винчестера, потому что никто не заслуживал предательства и непонимания семьи. Реаниматологи выходили за двери, но оставались у входа в палату, когда Кроули кулаком врезал по кнопке, закрывающей двери, и в палате стало неожиданно тихо.
- Но ведь пять минут уже прошло, - в отчаянии произнес Габриэль.
- Он все равно умрет, - ответил ему Кроули. – Мы выйдем, - и хотя Сингер протестовал, Кроули насилу вытащил его из палаты. Габриэлю стало жутковато. Но как только он допустил мысль о том, что остался наедине с трупом, как его взорвало гневом, каким он еще никогда не испытывал в своей жизни.
- Как ты можешь слушать его, если всю жизнь думал, что он неправильно поступает? Как ты можешь умирать, не показав ему, что ты здоров, что тебе, в отличие от многих, просто повезло увидеть, кого на самом деле ты ищешь? Ведь ты же взрослый и свободный человек, живущий в обществе, где это больше не признается болезнью, почему ты даже не попробовал повоевать? – он должен был вытаскивать мольбами, но вместо этого получался гнев. Да он бы ударил Винчестера, если бы это помогло. – Я провел здесь две недели не для того, чтобы еще и на похоронах твоих побывать, слышишь! Имей совесть выжить и сказать мне, почему я, а не кто-нибудь другой! Я имею право знать! – он схватил Винчестера за руку и поднял его на кровати, хотя Винчестер был слишком тяжел для него. – Мне надоело тебя уговаривать, слышишь? Кроули в меня верит, в меня вообще все верят, а до того – никто и никогда! Даже мой собственный брат не верит, что я смогу, а я никогда еще не был так уверен в том, что должен сделать. Даже не вздумай эгоистично помирать! – ему было плевать, что что-то из этого было слышно за дверьми. Он не стал трясти Винчестера, как истеричные девушки в кино, но просто обнял – или попытался задушить – не зная, откуда у него ощущение, что он знает Винчестера лучше, чем кто-либо. Не дневник же в этом виноват. Он просидел так несколько минут, понимая, что у него кончились слова и перегорел гнев. Его бесило, что он не может сдержать слез – для первокурсника иметь труп на своем личном счету слишком тяжело – да и вообще просто очень тяжело, и он еще по-детски не хотел его отпускать. – Тебе только двадцать два, что ты вообще можешь знать о жизни, чтобы с ней прощаться?! – он спрятал лицо в изгибе холодного плеча Винчестера. Не имело значения, сколько он так просидит.
- Габриэль, его больше нет, - Кроули зашел первым, не пуская остальных. Габриэль не хотел видеть его лица, не хотел уходить отсюда с поражением, вообще не хотел – разве его желание настолько бессильно? Он задыхался от разочарования, отчаяния и безысходности, а слезы даже не думали высыхать. – Габриэль, - еще раз тихо позвал его Кроули. Габриэль хотел в тот момент такую же шотландскую выдержку, что-нибудь, что позволило бы ему отпустить Винчестера. Он уже знал, что никогда не сможет стать врачом – не перенесет каждый гибели, зная, что виноват. Глупый поступок, но вот такой он – не Кроули, который настолько холоден, что смог бы вынести десяток и больше.
- Габриэль, - снова позвал его по имени Кроули, касаясь плеча. Или не Кроули. Габриэль от неожиданности едва не отпихнул Винчестера от себя – на него смотрели два светло-карих глаза, постепенно концентрируясь. За своим дыханием он не почувствовал чужого.
- Док.. У меня же не глюки? – спросил Габриэль несколько неуверенно, все еще держа Сэма за руку – тот выглядел не очень уверенным в своем пробуждении.
- Немедленно сюда всех! – услышал Габриэль властный голос Сингера. Кроули осторожно помог Сэму снова лечь, после чего совершенно забыл о Габриэле – он осматривал, ослушивал, проверял зрачки на свет, пока Сэм не закрыл глаза и не склонил голову на бок.
- Снова? – несколько озадаченно спросил Кроули, пытаясь найти его пульс.
- Нет, - ошарашенно пробормотал Габриэль. – Он спит, - после чего его разом покинули все силы, на которых он держался эти две недели. Последним, что он помнил, был странный кругляшок, на черном шнурке, на котором было написано «никогда-никогда не сдавайся». Он еще подумал, до чего же это нелепо выглядит на Кроули.
========== Часть III. Similia similibus curantur (Подобное лечится подобным) ==========
Поработав по другую сторону больницы, Габриэль не сразу воспринял свое положение как больного. Он не был больным, строго говоря, тем более что Кроули успел обследовать его еще до того, как он вообще очнулся на следующий день. Поэтому его никто и не мог удержать на койке, когда он в казенной белой пижаме, выданной ему по секрету, бросился по коридору к первой палате мимо ошарашенной Анны и не успевшей возразить Джо. Он совершенно не успел подумать о том, откуда взялся его вчерашний первый в жизни обморок, но, вовремя увидев у кровати Винчестера, собрался круто повернуться, но не успел.