Расстались горячо, страстно, как перед долгой разлукой расстаются родные братья. Хотя какой он брат этому жестокому и вероломному лесопромышленнику? Слишком беспечно он заявлял о себе и своих грандиозных планах. Он, видите ли, начнет очищать Россию, да не откуда-нибудь, а именно с Севера. Англичане и американцы ещё в восемнадцатом году начинали оттуда. Американцы, те даже гарнизоном стали на станции Обозерская - это между Архангельском и Вологдой. Здесь они принялись отстреливать местных жителей - коренных таежных охотников. А таежные охотники - народ серьезный, тоже стрелять умели. Стали сопротивляться, да так, что уже через месяц интервенты вернулись на корабль и уплыли, откуда приплыли. Более страшную память оставили англичане: в устье Северной Двины на острове Мудьюг, там они устроили концлагерь. Перед бегством всех узников уморили голодом. Когда красные моряки сюда высадились, на осттрове они нашли гору трупов.
Тюлев тоже обещает гору трупов: он раздавит паразитов, как вошь барачную... Паразиты, конечно, есть. Но зачем трепаться?
Этого Фидель Михайлович не понимал. Таких трепачей убивают громко: килограмм взрывчатки - и душа борца за чистоту нации улетает в райскую группу.
Встреча была мимолетной. Вряд ли кто их засек. А засечь могли только люди товарища полковника: о чем шептались аналитик фирмы "Лозанд" и незнакомый крупный блондин? А кем представляли швейцару этого крупного блондина? Любопытных здесь много. ЦДЖ - это же всероссийское гнездо трепачей. Здесь никто вам не скажут, что телохранители сопровождают всего лишь скотника, а вот что помощника президента - это впечатляет. Да и по внешнему виду без труда угадывались телохранители - такие битюги разве что у президента и его помощников.
Так что люди из фирмы "Лозанд" в ЦДЖ вряд ли видели аналитика, тем более с Тюлевым. И тем не менее, где-то дня через два в своем кабинете-сейфе товарищ полковник, вроде и не имея в виду персонально Фиделя Михайловича, заговорил загадкой: - Кто-то из наших, - сказал он, - опасно играет с огнем. - Вы о выдаче сведений нашему другу? - Именно. - А мог он получить из чужих источников? - Мог. Но мала вероятность. - А шеф не мог проговориться? - Что он - больной? Да и кому? - Товарищ полковник своим мясистым подбородком повернулся к собеседнику, будто ожидая, что тот назовет имя человека, который проговорился Тюлеву. - У вас же там свои ребята? Не так ли? - Откуда? Чтоб они были, им надо хорошо платить, слукавил старый разведчик. Ни одним мускулом лица он не выдал себя, что говорит неправду. Он только сказал: - Что в ЦРУ, что у Тюлева - какая разница? Риск одинаков: твоя первая ошибка и - смерть. Только в Америке смерть благородная - на электрическом стуле. А друг наш устроит моему агенту такую казнь, что тот и личным недругам своим не пожелает подобной смерти. Однажды не на моем, конечно, человеке, а своем - тот без его санкции к общаку притронулся - повторил вариант, который в свое время Екатерина Великая применила к Емельяну Пугачеву. - И что - у Тюлева нашелся палач, который своему же подельнику отрубил руки и ноги, а затем уже голову?
Товарищ полковник расплылся в улыбке. - Милый мой! Мы же Россия! Аукни, кто желает рубить головы - не важно чьи - от желающих отбоя не будет. А смотреть, как рубят, придет и стар и мал. За двести лет после пугачевского бунта мозги у нас не стали извилистей.
И тут же полюбопытствовал: - Вы где были, когда Верховный Совет расстреливали? - Дома. Мой шеф приказал в этот день на работу не выходить и смотреть телевизор. - И вы смотрели? - А как же! Вся Россия... - Ага! А если бы по телевизору показывали казнь Руцкого или, скажем, Хазбулатова? Да ещё по старинному рецепту - с отсечение конечностей? Смотрели бы? Пожалуй, да. Для чего же тогда телевидение? - А если бы вас пригласили на Красную площадь, на место казни? Пошли бы? - Нет, - нисколько не колеблясь, ответил Фидель Михайлович. - Вы, может быть, и не пошли бы, - согласился товарищ полковник. - Потому что вы - умный. Но основная масса да ещё по гостевому билету... Тюлев, если он выскочит в президенты, будет учитывать психологию масс. Пока же он только набирается опыта. И представьте себе, у него уже кое-что получается. - Не заметил, - сдержанно ответил Фидель Михайлович, пытаясь уловить направление мысли своего хитрого собеседника. Но вы же прикоснулись к его империи? - Да, но это на значит, что я её познал. - Тоже верно, - кивнул товарищ полковник. - Я к чему. Дорогой мой друг, держитесь от Тюлева подальше. Ваши контакты с ним добром не кончатся.Он уже не одного проглотил, кто клюнул на его приманку. Поверьте мне, старому чекисту.
"Неужели его люди засекли меня в ЦДЖ? - подумал Фидель Михайлович, и в душу заползла тревога: товарищ полковник не из тех, кто попусту разводит бодягу. - А может, нас вместе видели в ожоговом центре?.. Нет, это невозможно!"
Фидель Михайлович ждал, что в конце-концов товарищ полковник заговорит по существу - об Олежке. Но о мальчике он не обмолвился ни словом. И ни звука о поездке в Мадрид.
48
Пока страна бурлила возмущением, в семье Лозинских тоже произошло важное событие, по значимости ( для семьи) оно оказалось важней, чем обвал рубля.
На окраине Смоленска умирала баба Нюся. Телеграмму "Бабушке плохо. Просим Аню срочно приехать" отправила соседка. Так было заранее обусловлено.
Ананий Денисович отложил все текущие дела - важные и даже очень важные. Завидную энергию проявила Дарьяна Манукяновна: к шести утра "Тойота" была загружена всем необходимым, что требовалось для похорон, включая гроб. - Доктора берем? - спросил Ананий Денисович. - Обязательно, сказала супруга и уточнила: - но при нем главного касаться не будем. - А он что - не догадывался? Халву-то он привозил? - Шеф намекал,что в халву были запряттаны блиллианты. - Я его займу разговором, - сказала Дарьяна Манукяновна, - а ты с мамой попрощаешься. Если не опоздаешь.
На том и порешили. С выездом, как бывает в спешке, задержались. Солнце уже палило во всю, асфальт чуть ли не плавился, когда кавалькада из трех машин покинула Москву. Впереди "Тойота" с похоронными принадлежностями и двумя охранниками, за ней - "Волга" с супругами Лозинскими и доктором, за рулем Глеб-высокий. Замыкал колонну "Мерседес" с затемненными стеклами, в нем находились Глеб-не очень и двое молодых телохранителей из недавних десантников.
Во второй половине дня все три машины зарулили в тенистый переулок. Остановились под старым дуплистым кленом. Охрана по команде Анания Денисовича рассосредоточилась по косогору так, что домик бабы Нюси оказался в центре оцепления.
У калитки московских гостей встретила бабинюсина соседка, пожилая толстуха с добрыми бесхитростными глазами, в прошлом детсадовская няня. В последний год она ухаживала за бабой Нюсей и её примитивным хозяйством: по утрам выпускала из сараюшки трех курочек и горластого серебристого петушка, доила козочку, изредка варила борщ или гречневую кашу, словом, помогала бабке, за деньги, разумеется, - и тем самим пополняла свой скудный пенсионный бюджет. У неё на шее сидел сорокалетний сын-алкаголик, бредивший найти клад и тем самим сказочно разбогатеть. - Ну как? - деловито осведомился Ананий Денисович. - Пока ещё в сознании, - ответила та. - Отец Григорий приходил, исповедал. - И что она? - Призналась, что грехов у неё нет и никогда не было. - Это верно, - ответил сын с гордостью за мать.
И соседка как запела: - Истинныйбог,безгрешная,молочкомда кашкойперебивалась.Пенсию экономила, чтоб при случае помочь сыночку.
Соседка семенила рядом с Ананием Денисовичем, по-собачьи преданно заглядывая в рыжее, полное скорби лицо. - А вот я - грешная, но тоже скудно питаюсь. У меня же сыночек, единственный. Жалко ребеночка. Пьет, сволочуга... А пенсию ваша мама со мной делила. А я ей: ты, милая, на смерть откладывай. Сейчас-то хоронют как - гробики картонные, лишь бы до ямы...