Джеймс не поворачивается ко мне, но его рот плотно сжимается.
- Ты знаешь, что я должен, - бормочет он.
- Я хочу поговорить об этом.
Секунду он молчит, потом снова говорит тихо:
- Я хочу одолжить палатку у Миллера, потому что она удобнее, а он сказал, что не хочет ехать. Не знаю, может, это и к лучшему. У нас все будет очень романтично.
Он пытается улыбнуться, но не смотрит в мои горящие глаза.
- Я скучаю по ней, - говорю я, чувствуя, как глаза щиплет от слез.
Джеймс быстро моргает, как будто сдерживая слезы.
- Я даже куплю эту ужасную штуку, похожую на сосиску, которую ты любишь. Как она называется?
- Колбаса.
- Жуть. Я куплю колбасу, и мы пожарим маршмеллоу (аналог пастилы — прим. пер.). Если будешь хорошо себя вести, я даже принесу шоколад и бабушкино печенье.
- Я не могу, - шепчу я, чувствуя, что могу разлететься на миллионы острых осколков. - Слишком больно. Я не могу держать это внутри, Джеймс.
Он вздрагивает от моих слов и жмет на тормоза, припарковав машину к обочине пустынной дороги. Пока он останавливается и отстегивает ремень, я уже разваливаюсь на части. Он крепко обнимает меня и прижимает к своей груди, а его рука зарывается в мои волосы.
- Давай, - говорит он хриплым голосом.
И я плачу. Я рыдаю, уткнувшись в его футболку, проклинаю Программу. Весь мир. Я плачу по Брейди и своим друзьям, называю их трусами за то, что они покинули нас. Я не понимаю, почему они сделали это с нами, разрушили нашу жизнь, отказавшись от своей. Я кричу, пока слова становятся неразборчивы, с моих губ слетают только невнятные звуки. Меня переполняют эмоции. Неописуемая печаль.
Через двадцать минут я полностью истощена и только всхлипываю, все еще прижимаясь к мокрой футболке Джеймса. Он так и не разжимает объятия. Так и не отпускает меня. Когда я, наконец, успокаиваюсь, он наклоняется, чтобы поцеловать меня в затылок.
- Лучше? - он тихо спрашивает.
Я киваю и сажусь. Лицо, кажется, распухло. Когда я сажусь, Джеймс стягивает через голову футболку, затем сминает в руках, чтобы вытереть мои слезы и сопливый нос. Он внимательно осматривает меня, поправляет волосы и проверяет, не потекла ли тушь. Он поддерживает меня, как всегда.
Когда он закончил, он бросает футболку на заднее сиденье. Бросает взгляд на руль и глубоко вздыхает. Я тоже вздыхаю.
- Все будет хорошо, Слоан.
Я киваю.
- Скажи это.
- Все будет хорошо, - повторяю я, глядя на него. Он улыбается и берет мою руку, чтобы поцеловать.
- Мы это переживем, - добавляет он, но он уже смотрит на дорогу, и это звучит так, как будто он скорее пытается убедить себя, чем меня.
Мы снова едем, и я смотрю на свое отражение, чтобы проверить, как велик ущерб. У меня вокруг глаз красные круги, но это не страшно. Нам нужно поездить еще немного, пока не спадет припухлость. Я не могу позволить, чтобы родители видели, что я плакала.
- Джеймс Мерфи, - говорю я, глядя, как солнце садится за горизонт, - я люблю тебя до безумия.
- Я это знаю, - говорит он серьезно, - и вот поэтому я не позволю, чтобы с нами что-то случилось. Есть только я и ты, Слоан. Только мы. И так будет всегда.
Когда Джеймс паркует машину у обочины, я вижу, что мать ждет на крыльце. Она вздыхает, прижав руку к груди, как будто думала, что я мертва, потому что меня нет больше двух часов, и я не звонила. Я не хочу выходить и видеть ее.
- Скажи ей это, - говорит Джеймс небрежно, - скажи, что сегодня у речки я пытался научить тебя плавать. Она это съест.
- Серьезно? Может, мне еще рассказать, как ты пытался раздеть меня на заднем сиденье, до того, как мы уехали?
Он пожимает плечами.
- Если она настолько любопытна.
Я смеюсь и наклоняюсь, чтобы легонько поцеловать его в губы. Я никогда не училась плавать. Не из-за гнетущего страха, который подавляет меня сейчас, но потому, что когда мы были маленькими, брат учился плавать, пока я занималась балетом. И чем больше проходило времени, тем больше я боялась даже заходить в воду. Теперь мне жаль, что я не занималась с Брейди. Я могла бы спасти его.
Я отстраняюсь от Джеймса, и когда он осматривает меня, у меня по коже мурашками бежит печаль.
- Спокойной ночи, Слоан, - шепчет он.
Я киваю, уже скучая по нему, и выхожу из машины.
- Почему на Джеймсе нет рубашки? - первое, что спрашивает мать. Я сдерживаю улыбку.
- Он учил меня плавать, - говорю я, поднимаясь на крыльцо, опустив лицо вниз.
- Ой, наверное, это хорошо, - говорит она, как будто соглашаясь. - Но я беспокоилась, дорогая. Из школы позвонили и сказали, что ты рано ушла на терапию, но когда ты не вернулась домой вовремя...
Я хочу сказать ей перестать о мне беспокоиться, потому что Программа и так слишком пристально следит за нами. Я хочу сказать ей, что это давление убьет меня. Но скандал только все ухудшит, так что я широко улыбаюсь.