Маскитов отхлебнул еще пива и, наконец, решил принять душ. Что же еще такого змеилось в сознании и никак не вылуплялось наружу? Уж не сегодняшний ли сон? Хотя из него он не помнил ни фрагмента, но холодное ощущение неслыханной мрачности отпечаталось внутри.
«Почему все вокруг так гнусно? — думал он под душем и в столовой, когда пытался проглотить какую-то мерзость из блестящего пакета. — Что же так невесело и нелегко жить в этом паршивом местечке даже с приличными деньгами?» Ничто не скрашивало жизнь: ни красивые барышни, ни золотые побрякушки, ни скупленная за бесценок недвижимость. И только власть, полная, официальная власть над этим быдлом, именуемым народом, может успокоить душу.
И когда бандит выезжал из гаража на своем новеньком серебристом «скорпи», еще большее уныние охватило его. Над головой беспросветная мгла, вокруг качающиеся полуобнаженные деревья, которые уже через месяц будут голыми, корявыми и уродливыми, а земля будет продрогшей, унылой и тоже до чертиков серой. И плохо одетые люди со скучными, тупыми физиономиями будут шнырять, словно крысы, на фоне таких же скучных и серых «хрущевок», и промозглые ветра будут свистать и таскать по тротуарам какой-то мусор. И такое холодное, мерзкое зрелище наблюдается в этой полосе восемь месяцев в году.
Он застонал и неожиданно вспомнил, что сегодня ночью ему снилась змея, которая холодно скользила по его дряблому и, почему-то, старческому телу.
Маскитов поежился и выжал полный газ. Почему же ему так фатально не повезло? Почему он родился именно здесь, в убогом среднем Поволжье, а не где-нибудь на теплых берегах Франции или Греции? Чем он хуже хотя бы тех же негров или индейцев, имеющих возможность ежедневно купаться в океане и ходить в бордели?
Он катил на своем «форде», глядел по сторонам и активно ненавидел все: неказистые домишки, покосившиеся заборчики, лишенные пышности деревца, но больше всего — прохожих. Вот кого бы давить и давить, и расчленять потом на органы, — думал Маскитов с ядовитой усмешкой и вдруг на трамвайной остановке улицы Чернышевского неожиданно увидел ее.
3Приблизительно в это же время, на той же улице, в трехкомнатной холостяцкой квартире известного репортера Закадыкина просыпались вчерашние гости.
Самый молодой из них, оторвав от подушки голову, заметил, что его наставник бодрствует, и бодрствует чисто по-обломовски: не вставая с дивана. Рахметов по обыкновению пожирал очередную книгу, бесшумно переворачивая страницу за страницей, и зрачки его бешено бегали, словно ловили ту самую неуловимую русскую мысль, которая то без конца куда-то убегает, то с кровью в горле к чему-то призывает. Юноша спал на раскладушке, и по причине ее скрипучести часто просыпался, поэтому не очень хорошо выспался. Рахметов же выглядел бодро.
— Который час? — спросил Сережа.
— Отдыхай, — отозвался Рахметов. — Нам приказано не высовываться из квартиры. А жаль. Говорят, здесь пиво неплохое.
— Мы одни? — повертел головой юноша, нашаривая на стуле брюки. — Шеф, как я понял, опять на задании с нашей коллегой.
В голосе стажера звучала ирония, но товарищ ее не поддержал.
— Ты прав, коллега уже работает. А шеф, я думаю, решил показаться семье.
— Он тоже из этих мест?
— Тоже! Я же тебе рассказывал. Майор помог ей бежать из следственного изолятора. И сам, разумеется, бежал. А куда деваться? Ведь он и был тем следователем, который вел ее дело.
Стажер присвистнул и в некотором замешательстве отправился в ванную. Когда пару минуту спустя он возвратился свежим и умытым, то спросил полушепотом, с опаской покосившись на дверь:
— Что же она совершила?
Рахметов оторвался от книги и, подняв палец кверху, нравоучительно изрек:
— Не старайся познать непознаваемое. История тут непростая. Если говорить коротко, она перерезала горло одному местному мафиози. Да, тому самому, ради чьего наследства мы сюда прибыли.
Глаза юноши стали такими круглыми, что его товарищ расхохотался. Ему внезапно вспомнилось, как этого пацана с отчаянным лицом и самодельным плакатом на груди он встретил у Савеловского вокзала. На плакате разноцветными фломастерами было написано: «Бескорыстные патриоты, откликнитесь!»