— Я их не принимаю. Главное — знать, что они рядом.
Они вышли на улицу и пошли вдоль стоянки. В руках Реджи держал ключ с брелком, на котором была нарисована пятерка. Время от времени Реджи бросал взгляды на машину Медведя. Тот весело помахал Ронделлу, а когда тот отвернулся, показал ему средний палец. Медведь посмотрел на Тима, но тот поднял раскрытую ладонь: все нормально.
Реджи открыл дверь ключом, и они вошли. Сделав шаг вперед, Тим чуть не по колено оказался в разбросанной по полу одежде и мусоре. Рэк быстро скользнул взглядом по ванной и темной комнате.
Ронделл подвинул подушку и сел прямо на кровать:
— По-моему, где-то там есть стул.
Тим нашел стул, на котором тоже лежала какая-то одежда, аккуратно переложил все на телевизор и сел.
Реджи взял с тумбочки блокнот и полистал его:
— Черт, я забыл оплатить счет. Ну ладно. Ничего. Из этого можно извлечь урок.
— Реджи, — прервал его излияния Тим.
— Ах да. — Он оперся на подушку. — Расскажи об этой девушке.
— Ей девятнадцать. Она чувствительная и ранимая. Живет мечтами. Ее родители люди очень жесткие, но они хорошо ее обеспечили. Она изучала программирование в Пеппердине. Любила цветы, простые радости жизни. Она была не самой красивой девушкой в кампусе, может, ребята и не пригласили бы ее на свидание в первую очередь. Но через несколько лет они об этом пожалеют. Чистые, приятные черты лица, немного неуклюжая, но готовая в любой момент расцвести.
Реджи закрыл глаза и откинулся на подушки:
— О да. Я прекрасно знаю этот тип. Готовые на все. Их так много. И так легко выжать из них все жизненные соки, — он вздохнул и горько усмехнулся. — Когда выходишь из секты или проходишь распрограммирование или как там это еще называют, тебе все время твердят: «Ты делал все, что мог, с той информацией, которой располагал». Я всегда говорю себе это, когда думаю о тех, кого втянул туда, кто оказался в этой ловушке из-за меня. Я говорю себе, что и во мне самом полно дерьма, — на несколько минут он ушел в свои мысли, потом повернулся к Тиму. — И сколько она уже там?
— Три месяца или около того. И еще пару месяцев до этого была связана с сектой.
— Еще есть время. Она может выйти с меньшими потерями.
— С меньшими потерями, чем кто?
Реджи улыбнулся — его улыбка казалась искренней, но глаза оставались пустыми, без выражения. Реджи сложил пальцы пистолетом и показал на себя в зеркало, висящее на противоположной стене:
— Кошмары, приступы паники, обмороки, потери сознания, истощение, трудности с концентрацией внимания, непроизвольная дрожь, временная диссоциация, мигрени. Я ходячий медицинский справочник.
— Но ведь ты ходишь.
Реджи сглотнул:
— Все дело в том, что, когда ты находишься в таком состоянии… очень трудно с кем-то разговаривать. Тяжело даже просто выдерживать взгляды других людей.
— Я обещаю, что буду терпеливым.
Реджи шмыгнул носом, прочистил горло и махнул рукой, призывая Тима задавать вопросы.
— Вы с Эрни были в секте вместе?
Кивок.
— Как называется секта?
Реджи резко выпрямился, его взгляд лихорадочно метнулся к двери, к окну:
— Я не собираюсь рассказывать подробности. Ни за что! Можешь убираться прямо сейчас.
— Ладно, расслабься. Не будем торопиться. Будем продвигаться вперед потихоньку. Ты не скажешь мне имен? Руководителя секты, ее членов?
— Они придут за мной. Ты знаешь, я ведь единственный. И Эрни, но что теперь толку от Эрни?
— Ты единственный что?
— Единственный из вышедших оттуда, кто не покончил жизнь самоубийством. Не то, чтобы я не пытался. — Реджи задрал рукав и показал шрам на запястье. — Я резал себе вены, пытался повеситься.
— Оба раза уже после того, как ты выбрался?
— С перерывом в двадцать минут. — Он издал тихий смешок. — Веревка не выдержала. Я остался болтаться с запутавшимися в веревке руками. А ногами доставал до пола. Пришлось позвать на помощь. Это самое унизительное из всего, что можно себе представить, правда?
— Почему вы кончаете жизнь самоубийством или пытаетесь это сделать?
— Слушай, ну и вопрос ты задал. Да оглянись вокруг! Ты видишь что-нибудь приятное? У меня были деньги — мой отец работает в Земельном управлении. Я ездил на «порше». Теперь моя семья больше со мной не общается. И я их не виню. Они уже выполнили свой долг, когда я приполз к ним пятнадцать месяцев назад. А потом с чистой совестью умыли руки. Мне бы хотелось вернуть им деньги, которые они потратили на распрограммирование. Но я не могу сделать даже этого. Я могу только стоять за стойкой в этом мотеле. Они еще у меня в голове. Они внедряют всю эту чушь прямо в клетки. Они подменяют личность. И когда выбираешься оттуда, найти свою прежнюю индивидуальность очень трудно. Поэтому никто и не уходит.