За спиной наконец-то раздается тарахтение слабенького движка «консервной банки».
Во внезапном озарении, перед моим мысленным взором всплывает убийственная формула для того, кто готов вот-вот нажать спусковой крючок, чтобы убить меня.
Всего два слова, едва ли имеющих какой-то смысл для миллионов людей.
— Красный бантик, — говорю я, и лицо киллера искажается мгновенной судорогой, словно я вдарил гирей по его бритоголовой башке.
Пистолет с лязгом валится на асфальт из ослабевшей руки.
— Красный бантик, белое пальто! — по мгновенному наитию усиливаю я магическую формулу — и парень, судорожно хватая ртом воздух, падает, как подкошенный.
Судя по симптомам — банальный разрыв сердца. Или инсульт. Впрочем, сейчас не время проводить судебно-медицинское освидетельствование.
Когда я плюхаюсь на сиденье рядом с Мирой, из больничного парка доносятся чьи-то вопли. Что-то вроде: «Милиция!» и «Помогите, человеку плохо!».
— Гони, — говорю я своей спутнице.
— Куда? — непонимающе взирает она на меня.
— Куда хочешь, только быстрее! — кричу я.
В голливудских фильмах, когда наемный убийца спасает свою жертву, обязательно начинаются сумасшедшие погони, драки, стрельба, и выходит так, что беглецам негде укрыться от преследующих их головорезов.
В нашем случае, однако, всё получилось гораздо проще и без киношных эксцессов.
Мы благополучно добрались до соседнего городка, лежащего в предместье гор, и без особых проблем взяли в аренду загородный домик у черта на куличках. То есть, высоко в горах, недалеко от перевала. Одному богу известно, какому чудаку взбрело в голову построить эту хибару там, где нет ни души. Наверное, бедолага тоже от кого-нибудь спасался бегством…
В домике было всё необходимое для жизни, а если чего-то не хватало, то мы с Мирой время от времени спускались по извилистому серпантину в город. К езде в тесном «Пежо» я постепенно стал привыкать, но еще не настолько, чтобы самому сесть за руль.
Естественно, что мы не просто жили под одной крышей. Мы вели нормальную псевдосупружескую жизнь и были очень счастливы. По странному совпадению, и она, и я раньше не любили по-настоящему.
Прошлое наше теперь казалось полузабытым сном, и мы почти не разговаривали о том, что осталось за нашей спиной, словно повинуясь негласному уговору. Не знаю, как Мира, но я был твердо намерен никогда больше не возвращаться к Зефиру.
Там, у больницы, Мира так и не поняла до конца, что я убил человека. Ей показалось, что я его просто ударил — как и его напарника, и что он не умер, а на время отключился.
Я не стал открывать ей правду.
Иначе пришлось бы рассказать ей всё. В том числе и то, что меня наняли убрать ее.
В то же время меня интересовало, каким образом Мира сумела поставить свой дар на службу людям, в отличие от меня, научившегося использовать его лишь как смертельное оружие.
Однажды вечером, когда мы наслаждались уютом перед жарко пылающим камином, я как бы невзначай поинтересовался:
— Мира, скажи: как ты научилась так здорово лечить людей?
Она посмотрела мне в глаза своими огромными глазищами, от которых у меня замирала душа.
— А я вовсе не училась, — призналась она. — Я… я просто поняла однажды, что могу это делать, вот и всё…
— Вот как? — хмыкнул я. — Может, ты и меня научишь?..
Она опустила взгляд.
— Нет, Тим, — тихо сказала она. — Этому нельзя научиться, поверь мне…
Что ж, в этом она была права. Я ведь тоже никого не смог бы обучить своей проклятой способности, даже если бы захотел. Слово, произнесенное кем-то другим, теряет свою волшебную силу. Да, скорее всего, дело вовсе не в Словах. Дело в том, кто их произносит…
— И давно это случилось с тобой? — продолжал расспрашивать я.
— Десять лет назад… я тогда еще училась в школе…
— И ты, значит, решила стать этаким доктором айболитом, который лечит всех подряд?
Мира вздохнула:
— А что мне еще оставалось делать? Этот дар, который мне достался, — он особенный. Не я владею им — а он мной. И когда я не хочу или не могу исцелить кого-то, мне становится очень плохо. — Она вдруг через силу хохотнула: — Знаешь, однажды я чуть не померла — больной был таким… ну в общем, подонком и негодяем, и я не хотела возвращать ему здоровье… А потом поняла: ЭТО сильнее меня… И знаешь, когда я это уяснила, мне сразу стало легче. Значит, такова моя функция — возвращать людей к жизни.
— «Функция», — c горечью пробормотал я. — Функция бывает у программ. А ты — вовсе не программа, Мируля…