Вражда была необъяснимая. Наш квартал враждовал с 16-м кварталом. Побьют нашего в шестнадцатом, толпа нашего идет гонять шестнадцатый. Побьют у нас кого-нибудь из шестнадцатого, шестнадцатый идет гонять наших. Доходило до предела, когда квартал вставал на квартал. Тогда район пустел, как при комендантском часе. На улицах никого. Народ на разборку вышел. Две толпы сходятся друг на друга и не важно, есть у тебя с той стороны друг, или нет, ты будешь биться с этой стороны, а он с той. Сходились. Менты по норам, как обычно. Народный гнев страшней революции, которой может и не быть. Правильно действовали, потому что порядок восстанавливался сам собой. Мирили избитых и заключали мир. Ни разу побоищ не было.
Порядок был в народе. Каждый знал, что эта Нинка Сашкина, а этот Сашка Нинкин, а у Сашки погоняло Шеф, а у Шефа есть Бик, а у Бика есть масть, и хоть Шеф не блатной, но масть держит, значит из деловых, а что ходок не имеет, значит фортовый, от общества не отходит, в приличии находится при понятиях и без понтов.
Загребла Венечку подушечка, прокнокала ему про многое из глубокого колодца, где вода чистейшая и вкус замечательный, да только эхо гулкое.
Шли два солдата по дороге. Один туда, а другой оттуда. Первый спрашивает:
– Ты куда идешь?
– Наступаю, – отвечает второй, – а ты куда идешь?
– Отступаю, – говорит первый.
– Но мы же по одной дороге двигаемся, – говорит второй, – значит пути наши одинаковы?
– Конечно, – говорит первый, – только направления разные.
– У тебя махра еcть? – спрашивает второй.
– А у меня в кисете на двоих осталось – давай покурим.
Так все и закончилось.
Только началась по башке артподготовка. Вороны взрывов пикировали на оставшиеся тела, которые земляными червями уходили под землю, которая принимала их в себя, и каждый человек уже не чувствовал себя гордо, а просто внедрялся внутрь этой тверди, сожалея о том, что не червяк. Атеисты становятся верующими, а верующие превращаются в ангелов, наблюдающих со стороны, как тела их бывшего пребывания разлетаются на мелкие части по воле взрывной волны и шлепаются в грязь, дергаясь и кривляясь.
Говорят, что снаряд не попадает в одну воронку дважды. Это неправда. Попадет столько раз, сколько будет нужно тому, кто стреляет. Все зависит от задачи артмесcива. Если артиллерия грохнет свой запас с определенной точностью, то даже черви будут сожалеть, что не попали на крючок рыболова. Конечно же, если у батареи в раскладе один ящик снарядов, то кроме жалкого пука ничего не получится.
«Лучше сесть на очко и жидко обосраться, если есть очко и чем туда попасть», – на этой мысли поймал себя Венечка, раскручивая остатки туалетной бумаги и разглядывая стены сортира. В ящичке лежала зеленая тетрадь. Так на ней и написано: «Тетрадь». Он достал ее и развернул страницы, потому что туалетной бумаги не хватило, а оставалось отчаяние и горечь от того, что все у нас так, всегда чего-то не хватает. Вырвал Веня страницу из серединки, а на другую глазом упал. Глаз зацепился за корявый почерк и желтизну бумаги, разлинованную таким образом, как давно уж не делают. Правая рука замерла, а левая поднесла тетрадь к очкастым глазам. Пот капнул со лба на листок, строки которого тут же расплылись чернильным пятном в самой середине.
Протирая запотевшие очки, Венечка с удовольствием присел на лавку. Было сыровато, и вырученную из сортира тетрадь, он подложил под себя. В ожидании электрички делать было нечего, как подошел какой-то в галстуке и протянул разовый стаканчик.
– У меня есть, – сказал он, – кое-что для вас интересное, а вместо тетрадочки хочу вам предложить вот эту подушечку, на ней будет удобней и тема не пропадет.
– Какая тема? – мы даже не знакомы.
– Минуточку, – отозвался галстук, – за знакомство?
Разовый стаканчик наполнился до половины, и произошло то, что должно было.
Расползлись повсюду хляби на дороге,