Венечка решительно развернулся и вскочил со своего крутящегося кресла. Загорелся дневной свет и погасла настольная лампа. Задернулись шторы, а из ванной комнаты послышался шум морского прибоя.
Венечка осторожно пошел к ванной – точно, там море. Он прыгнул в волну и столкнулся с дельфином, который предложил ему свою спину для прогулки. Держаться за плавник было легко, труднее удерживать пятки в воде, чтобы соблюдать параллельность движения своего и дельфиньего тела. Через некоторое время полного диссонанса все приходит в норму. Звуки фортепьяно закладывали в уши различные мелодии, сменявшие друг друга по мере скорости воды, пролетавшей вокруг. Иногда дельфин уходил в глубину, тогда соло выдавал барабан, которого поддерживали флейты и гавот.
Музыка почти замирала, и заключительный аккорд забирал свою тишину, нота протеста поднималась хвостом дельфина, и на поверхность воды вылетал вопль вздоха, чихающего и кашляющего во все стороны солеными соплями черноморской воды, человека. Я, может быть, такой же, как Пушкин, – брызнул Венечка и под свист уходящего дельфина жалостно утер слюни в дальнем углу темной комнаты.
Из темноты образовалась фигура в галстуке, наклонилась, и попугай на ее плече прокричал мерзким фальцетом:
– Пошел к станку, сволочь. Сколько можно спать за казенные деньги. Сейчас в гербарий превращу, абсолют недоделанный.
Венечка открыл глаза, увидел перед собой чистые листы бумаги и начал переписывать.
Кони растоптали землю в месиво. Они не могли столько ждать под седлом. Каждый всадник ждал команды и, если бы мог, тоже встал на дыбы, но команда не поступала. Когда идешь на дело, нет ничего ужасней перегореть. В то же время нельзя выпускать войска, пока они не распалились, не дошли до предела… Здесь и заключается мудрость одного человека, который отдает приказы…
Приказ о начале арьергардного боя был доставлен вовремя. Поручик Штейнц в сопровождении трех всадников привез особо важный пакет, сургуч которого отлетел под копыта генеральской лошади, и с поднятыми полковыми стягами боевой организм российского войска обрушился на уже помятые французские тела и кромсал в клочья эти мундиры, пошитые для парадов на улицах столиц Европы.
Наш удар был молниеносен и коварен. Никто не ожидал такого нахального поступка отступающей армии, сдавшей свою столицу.
Так вот. На рубеже Смоленской дороги, при слиянии речек Нара, Моча и множества других речушек, у деревеньки Крымское состоялось второе Бородино.
Поручик Штейнц был откомандирован с приказом от генерала Милорадовича к атаману Платову.
Части самого Милорадовича уже схватились саблями с Мюратом. Закаленная турецкая сталь французов ломалась о стальные клинки русских всадников. Пистолетными рукоятками дубасили по головам, когда под руку ничего не попадалось. Пускались в ход оторванные лошадиные копыта, когда победный удар попадал подковой в лоб налетающему противнику, и гнилушка, вырванная из земли, вонзалась в тело супостата. Кричащий рот врага забивался комьями земли, рук не хватало, чтобы забить все глотки нашей глиной, не хватало киверов, чтобы бить по их головам и с последним ударом произнести заветное слово. С молитвой на устах вгрызались в горло и с окровавленным ртом хватали следующего, потому что рук уже не было, а ноги еще делали страшнейшие прыжки к цели.
Мы не знали о том, что войско Платова уже за лесом и сейчас ударит с фланга. Он ударил. Наши окровавленные рты выпустили последние пузыри и лбы уткнулись в землю для последней молитвы.
Мюрат уже ликовал. Его полковники предвкушали очередную победу.
Не на тех нарвались. Саданула шрапнелью наша артиллерия по месту нашего сражения. Никто не ожидал, что свои по своим же стрелять будут из пушек. Только, поскольку наших почти не осталось, а их скопилось на поле боя великое множество, шарахнули по всем сразу и своих раненных добили, и мюратовских положили всех, кто был под прицелом.
Пехота пошла, егеря в штыки, уланы помчались. Страшное месиво завертелось гусарскими полами.
Оторопели французы, но назад идти некуда, только вперед им надо на Москву. До Парижа далеко, а до Москвы рядом. Это рядом, как всем известно, вышло боком.
Поручик Штейнц с простреленным бедром доскакал до ставки Платова и передал приказ о выходе к Крымскому. Нога поручика, в которой застряла пуля, спасла лошадь и тысячи солдат, вовлеченных в сражение не на жизнь, а на смерть.
В атаке двух пехотных полков погибло шесть музыкантов, два флейтиста, два барабанщика и трубачи. В батарейной роте № 4 ранен один канонир и убито три лошади. Семь канониров пропали без вести. Орудия вывезены с места боя в район дислокации регулярной армии.