– Живой, – подумал Штейнц.
– Живой, – подумали те, кто его вытаскивал.
– Здрав будь, барин, – сказала бородатая рожа, от которой дико завоняло смесью чеснока, перегара, гнилья и пота, – Сейчас на тележку подыматься станем.
Штейнц вскочил на ноги, но они его не держали, а пошли по дороге сами по себе в разные стороны, затем согнулись в коленях, и голова барона Александра Леопольдовича фон-Штейнца уткнулась лбом между двух кочанов мерзлой капусты. Все прошло зря, надо было родиться краснодеревщиком, вовремя отдавать долги, читать Жуковского и строчить во все стороны памфлеты, – почему-то подумал поручик, ухватившись за рукоятку сабли, но рука не смогла удержать символ доблести и чести, уронив клинок среди крестьянского огорода, истоптанного копытами инородных пришельцев.
– На войне, как на войне, – процитировал с чистейшим баварским прононсом бородатый мужик, поудобнее поправляя в повозке ноги барина.
– Мы то, че уж там, – пробасил Мотька, размазывая по щеке слезу, – вот эти благородья за нас бьются насмерть. Да ну пошла, холера, – лупанул хлыст по костлявому заду ленивой лошаденки.
Слова слагались понемногу
В одну бескрайнюю дорогу.
И от порога до порога
Вступаем мы пока не в ногу
И переходим перевал,
Который был, как пьедестал,
К которому вела дорога,
Который на вершину звал.
Зачем мы шли наощупь, наугад?
По киверам дубасил град.
Глаза у окон закрывались,
И громовой гремел раскат,
И стекла в брызги разлетались.
Потом мы только догадались,
В какую грязь слова слагались.
Что значит взятие Бастильи?
Наполеонов иль Бурбонов власть?
Когда в Кремле во сласть решили,
Мешочник будет жировать.
И как бы мы потом не жили,
Нам нечего с восторгом ликовать,
Когда такое допустили.
На стульях наших села тать.
И девок наших яростно любили.
Убогого Косьяна просто зарубили.
Малашку-дурочку в колодце утопили,
Чтоб не мешали им трофеи добывать.
Не удались им зимние квартиры,
Сгорели теплые сортиры.
И по пути, ведущем вспять,
Пришлось им дико умирать.
Так написал поручик Штейнц по прошествии двенадцати лет, перед тем, как присягал новому императору по прекращении бунта на Сенатской площади.
– Не для того мы бились, чтобы кучка мерзавцев могла безнаказанно потешаться над устоями российскими, – прохрипел генерал-лейтенант Штейнц, когда поднимал с брусчатки бездыханное тело командующего Милорадовича.
Венечкина пятерня переломила ручку, отодвинула листы исписанной бумаги, в то время, как вторая рука уперлась ладонью в подбородок, а глаза уставились на тетрадь, которая по мере переписывания все увеличивалась в объеме.
– Да, – сказала Тетрадь, – благодаря тебе я расту. Не торопись меня переписать полностью, а то все пропадет, как у Федора Михайловича, или того хуже, как у Николочки… Я твоя. Бери меня. И тетрадь превратилась о обнаженную женщину совершенных форм и необыкновенной красоты лица. Черты были настолько правильными, что захотелось взять линейку и замерить пропорции, но одна грудь была больше другой, хотя обе были небольшими, животик слегка подрагивал, дальше Венечка потупил взор и уперся им в пол.
– Правильно мыслите, – сказала Тетрадь, поводя большим пальцем ноги по выбоине в паркете, – Не надо напрягаться.
В тот же момент она исчезла, и появилось много маленьких разноцветных тетрадочек с разными названиями, буквами, цифрами и шрифтами. Их отлавливали налету два огромных негра и укладывали на золотые подносы, инкрустированные самоцветами.
– Прекратить, – стукнул кулаком Венечка.
И все прекратилось. Тетрадь лежала на том же месте и в том же виде. Ее страницы слегка трепетали от ветерка влетевшего в распахнувшееся окно, а из чернильницы вылез мужичок, достал топорик из-за пояса и предложил:
– Ну что, нечто карандашик заточить или так продолжим?
– Тебе-то, Шибздик, какая разница, – хлопнул по чернильнице Венечка.
– Мне никакой, – отряхнулся мужичок, – только нам приказано создавать условия, мы их создаем, и не по чину, барин, вам так волноваться. Сидите себе, пишите, хотите – графит заточим, пожелаете – чернила опять нальем, а этих ваших ручек немерено в стакане прибора – ломайте сколь угодно. В противном случае, велено все обнулить и продолжить действие, согласно расписанию поезда Москва-Петушки со всеми остановками.