– Вот тут-то жизнь и наладилась, – вскричал Венечка, – вечно так. Одному слава ни за что, а другому пуля от террориста. Даешь Милорадовича в герои. Смотрите, что дальше понаписано, ведь когда от Петра Иваныча дело перешло к Михал Андреичу, последний, не будучи первым, перешел на подводах эту речушку, не упираясь в сломанный мост, где пушки оборону держат, а вышел со своими молодцами прямо на крепостные сооружения. Дело было закончено в полчаса, практически без потерь с нашей стороны. Слышал, что апшеронцев назвали в наше время первыми десантниками. Нормально, да. Десантура на подводах. Речку перешли и всех там перекололи без единого выстрела. К чему стрелять-то. Одна пуля в дуле, потратишь, а заряжать некогда и некому. Кишки на штыки намотали и город – на разграбление, по всем законам военных времен. А там погреба винные, девки невинные. Крепости, взятые штурмом, за убиенных дорого расплачиваются. Поскольку ожесточение в солдатской душе после атаки безгранично. Победители мстят за своих павших, крушат все, что попалось под руку, стравливая из себя давление накопившейся ненависти, страха и горя. Ни один, даже самый уважаемый командир, не в силах остановить в тот момент стихию солдатского бесчинства. Страшно представить и оценить степень непредсказуемости озверевшего солдата под наркотическим воздействием вкуса крови. Как обычно, потребовалось три дня, чтобы привести войско в порядок, наложить санкции за мародерство и беспричинное насилие.
Перебинтованный Милорадович заливал боль в кругу своих израненных офицеров горячительными напитками.
– Когда наш уважаемый генерал-майор предпринял атаку на подводах, – поднялся с места полковник Штейнц, непривычно держа в левой руке бокал и расплескивая его содержимое прямо на стол, уставленный съестными трофеями, – мне подумалось, что он сошел с ума. Только вера в моего друга и принцип незыблемости единоначалия моментально прихлопнули искру сомнения в твердости его рассудка, когда он подхватил знамя победы и ринулся вперед…
Дальнейшие слова потонули в криках «Ура!» и «Виват, командир!!!»
Победное застолье происходило согласно полевым условиям без особого соблюдения субординации и этикета, обычно принятого в обращении между чинами. У всех был один главный чин – живые.
– Представляете, я вижу, как под генералом ложится лошадь, он поднимается на ноги. Перед ним шрапнель поражает троих наших. Генерал раскрыт, я бегу к нему и падаю мордою в грязь, – размазывает слезы штабс-капитан Торвивищев, – вот мое простреленное колено.
– Да, да, тогда Его Превосходительство и сломали свой клинок, отбивая штыковой удар, но братья Дружинины совершенно разорвали строй нападавших, и лично я предложил генералу свою саблю дамасской стали, подобрав трофейную, – зарделся краской смущения прапорщик Алексеев.
– Господа, а как вовремя подоспел Давыдыч с новой лошадкой для командующего,
– Он взлетел в седло и попер на штыки!
– Остальные-то за нами все прицепились! Слева и справа в наш прорыв пошли.
– А потом и эту лошадь под генералом убило!
– Зато третий Орловский рысачок, ты помнишь, Давыдыч, как он изворачивался, как копытами разгуливал по всему вражьему племени и принес седока к победному маршу.
– Слава Апшеронцам!
Коротки минуты ликования на войне. Длинны часы военных действий. Из тех, кто воспевал храбрость своего командира, умеющего по словам Суворова "повелевать счастьем", малая толика будет осчастливлена тишиной родного дома. А мира и согласия не суждено увидеть ни одному из их потомков. Тем не менее в данный момент они радуются, искренне произнося слова в честь своего генерала и внутри себя обращаясь ко Всевышнему: «Господи, за чем ты все это нам послал?»
Как будет разворачиваться дальнейшая кампания, никто из них не мог иметь понятия. Зато Александр Васильевич тут же оценил лихие способности Махал Андреича.
Венечка допил остаток остывшего чая, вознаградил себя вкусом хрустящей сушки с маком, взял перо и с удовольствием заснул над всей этой историей, положив на нее, как говорится, с прибором. Только ему виделось во сне, как курчавый Генералиссимус, демонстративно подтянув мотню на панталонах, обнимает своими сухенькими ручонками стать молодого генерала на правах давнишнего друга семьи Милорадовичей, треплет его по холке, как породистую скаковую лошадь, вставляет удила и накрепко затягивает подпругу.
«За дерзкое презрение к смерти» и «умение повелевать счастьем» великий Суворов назначил Мишу Милорадовича, сына своего закадычного друга, своим дежурным генералом.