В шорох волн и звон мелодий, в дождь и магию огня.
А идущим вслед за нами, по наследству или в дар:
Наша огненная память – семенами – в городах.
Да поможет знанья дерзость уберечься, не остыть
От жестокости недетской и от детской слепоты!
Мы уходим, мы уходим в тополиную метель,
К непогоде, к непогоде, к холодам и темноте.
Мы уходим, мы уходим от костров, чей горький дым
Нас проводит, нас проводит к свету Утренней Звезды.
За холмами – закат. Ярко-алое в кубке вино.
И сиреневый дым. И – за нами – прошедшие вёсны.
Мы отсюда уйдем, и погаснет костер за спиной,
И исчезнут в траве ослепительно рыжие звёзды.
Мы уходим в ночи. Выбран был этот путь, а не дан.
Тот, кто носит кристалл, не подвластен ни страху, ни боли.
Сохранит для грядущих мерцающий обсидиан,
Что есть память и сила, познание, дерзость и воля.
Горек запах полыни, как горечь всех прошлых утрат,
И ещё не умолкли гитар обнажённые нервы,
И горит наш костёр за всех тех, кто сгорел на кострах,
И на небе ночной ярко, дерзкая, светит Венера.
(музыка)
В хрустальном доме нету теней -
Дробятся искры хрустальных граней.
Заворожит красота камней,
Их блеск остёр – ладони изранит.
Богат дворец узорного льда.
Отважный путник, тебе я рада!
Но дольше смотришь – ближе беда.
Любуясь, помни, что гибель рядом.
И пусть весь мир сгорает дотла -
Небесный зной да любви истома -
В хрустальном доме не будет тепла!
И я пришла из этого дома.
Я лёд, я пламень, я меч, я ожог
Волны морозной, алмазной пыли.
Смотри прямее, смотри же, дружок,
Как восхищённо люди застыли!
Я не любовь – я метели вой.
Как саван белое – бьётся платье.
Иди же прочь, покуда живой!
Лишь смерть таится в моих объятьях.
Я нити вьюги совью в петлю…
Уйди, покуда тебя жалею,
Уйди, иначе – я полюблю!
И станут губы – снега белее…
Завертелась твоя мясокрутка…
За мною придёт Строитель,
Скажите ему – я знал!
Я в курсе, что плохи наши дела. Но не оборву строки.
Я вижу, что в воздухе гарь и зола, а реки черны и горьки.
Да, высоко поднялась волна безумья и пена лжи.
Я знаю о том, что идёт война. Но не трогай мои чертежи.
Мне скажут: "Речь о Добре и Зле. Пустяками не дорожи!"
Но зло и добро истлеют в земле. Останутся чертежи.
И жизнь моя – лишь отраженье строк, с каждой формулой всё ясней.
Я знаю: беда пришла на порог. Но чертежи важней.
Пускай они и войне важны, пускай опасны вдвойне,
Но разум всегда превыше войны – и должен выжить в войне.
Когда убивают забавы для, когда расплавлен гранит -
Пусть кровь мою впитает земля, но чертежи сохранит.
Тому же, кто выживет – выдюжи, прочти, что сохранено;
Будь твёрд, одиночество выдержи – тебе вдохновенье дано.
Пусть будет твоя голова ясна. Улыбнись, спокойно скажи:
"Я знаю о том, что идёт война. Но не трогай мои чертежи".
Снег под солнцем – дроблёные звёзды,
Истолчённые в муку паденья -
Бесполезной борьбы с притяженьем,
Безнадёжности, боли, бессилья,
Тупика, окончанья дороги.
Из ненастья, кружащей метели,
Танца белых волос и вуалей,
Вихрей, воя, вращения, воли -
Образуется мёрзлая корка
И к земле прижимается плотно,
Как удавка ко вздрогнувшей шее.
И ломаются хрупкие рёбра
Шестигранных цветов и кораллов,
И уже ни полёта, ни пенья -
Небо в шрамах инверсионных,
Равнодушное вязкое солнце
И бескрайняя мёртвая тяжесть:
Воедино сливается выдох,
И за ним не последует вдоха.
Но обломки, обрубки, осколки,
Перебитые тонкие пальцы
Всё сияют, сияют, сияют…
В слове "ненависть" корень навий,
Пахнет ненависть сентябрём:
"Мы тебя всё равно узнаем,
Мы тебя всё равно сотрём
Мокрой тряпкой, пропахшей мелом -
Лишь движение, взмах крыла:
Нарисованная неумело,
Ты исчезнешь, как не была.
Ты исчезнешь – в море, в больнице,
В городской мороке дневной…".
Ну, а в ночь бессмертие снится
И за мною встаёт стеной.
Я не верю безупречным -
Лицам бледным, пальцам млечным,
Хрупким искренним ладоням
Я не верю, не проси!
Верю цинику, эстету,
Ветру, логике, кастету,
Верю в выстрелы, в погони
И в луну на небеси.
Бой – до смерти, для отважных,
Спазм соитий жарких, влажных,
Миг удачи быстротечной,
Алого вина струя -
Это жизни суть земная,
Слаще этого – не знаю.
Я не стану безупречной.
И не верю в бога я.
Когда над городом в небе кресты,
Словно мачт сожжённый остов,
Зорче смотри – и увидишь ты:
Падают позолоты листы
И становится город погостом.
Уберёшь обжорство – теперь гляди
На блеск голодный, на злые искры.
И вот уже костры впереди,
Сначала книги в них, но подожди -
И что-то к тебе огонь слишком близко.
Похоть уходит – слабеет плоть.
Сумрачны дни и бесцветны ночи.
Хочет, ревнив, энтомолог-господь
Булавкой бабочку-страсть приколоть…
Всё меньше людей, их жизнь всё короче…
Лень, зависть, алчность идут след в след -
Убрать их, чтоб люди вовек не знали!
Но денег нет – и прогресса нет,
Рабы да стройки грядущих лет -
Новые Беломорканалы…
Гнев убери – и глубже вдыхай
Гарь разорённого пепелища.
Вот входит враг – но безгневен край.
Погибнет, кто не противится, знай!
Гляди в безгрешные мёртвые лица.
Убери гордыню – и падай в грязь
Болотную, глаз поднять не смея.
А быдло плюёт на тебя, смеясь…
Вспомни: кто встал, сказал: "Я князь
Мира сего!", сатанея.
Гнев и гордыня – два чёрных крыла.
Пробуй, птенец – преграды нету.
Над городом-кладбищем – ввысь, где мгла.
Звезду увидишь – она светла,
Утренний свет над юной планетой.
И Денница взойдёт – нежным яблоком в тёмных садах небосвода,
Согревая, маня, торжествуя сияньем блистающей плоти;
И в кипеньи прибоя, рифмуясь, сольются вода и свобода,
И иная звезда соскользнёт незаметно, истает в полёте;
И восстанет заря из атласной, морской, перламутровой стыни,
Заалеет над зубьями леса, оскалами каменных сколов;
И медово-кровавый гекзаметр волною на берег нахлынет,
И уйдёт сквозь песок в те слои, где рассыпаны горсти оболов.
Испытан огнем и прохваченный стужей
О, Странник, скажи мне,
Зачем это нужно?
Зачем ты сжимаешь
В руках манускрипты?