В Китае нет понятия "любовь" в европейском смысле этого слова. Там есть культура секса, есть богатые традиции эротической литературы, но "Ромео и Джульетту" китайцы совершенно не поймут;-) В философии конфуцианства и в китайской народной религии важное место занимает почитание предков. И традиционная мораль в Китае также ставит интересы рода, семьи превыше всего. Китаец выбирает себе жену из рациональных соображений – достойную его рода, его предков. Секс для развлечения и для продолжения рода в Китае четко разделяются. Китайская мораль более-менее спокойно относится к сексуальным отношениям вне семьи и к бисексуальности, но не одобряет "чистый" гомосексуализм – из тех же соображений, что и древнеславянская: продолжение рода – долг каждого китайца.
Как видим, у народов с родовым или племенным укладом религия не является установителем морали. Их мораль подчинена интересам рода или племени, которые вполне понятны каждому их представителю. Религиозные основания под мораль начинают подводиться только при переходе к обществу более крупного масштаба.
Но из этого не следует, что именно религия объединяет племена в нации и государства. Она просто оказывается в нужное время в нужном месте, и проповедует идеи, которые пользуются спросом в данный момент. Именно моралистам требуется религия как обоснование, а не религионерам мораль. Религия проповедует мораль только в соответствии со своими собственными интересами.
Религиозная мораль отражает характер жизни того общества, в котором она когда-то возникла. Но в истории существовали, а кое-где и сейчас существуют, религии, находящиеся в противоречии с обществом, в котором они распространены. Такие религии могут вводить для своих последователей совершенно иную, деструктивную по отношению к современному им обществу, мораль.
Так, гностики проповедовали, что наилучшим для человека и всего человечества будет поскорее закончить телесную жизнь в этом мире. Одним из средств для этого они видели уничтожение института семьи. Поэтому во многих гностических сектах действовала почти полная сексуальная свобода. Поощрялись любые виды сексуальности между любыми партнерами, включая некрофилию и зоофилию. Не допускалось только одно – постоянное партнерство. Рождение детей также не поощрялось.
Тантристы в Индии также не озабочены вопросами интеграции своих последователей в общество. В отличие от йогов, провозглашающих аскетизм и насильственное преодоление своих сексуальных потребностей, тантристы проповедуют "избавление от потребностей путем их насыщения". То есть ебаться, ебаться и ебаться, пока не надоест хуже горькой редьки;-) Не знаю: многим ли действительно надоело, но в любом случае – и тантристы, и гностики идут внешне привлекательными средствами к негодной цели.
У родственного гностицизму христианства цель совсем другая – встроиться в любое общество и занять в нем лидирующее положение. Христианская церковь с момента своего основания была коммерческим предприятием и проповедовала то, что было выгодно в данный момент. Именно этим объясняется такое недоумение изучающих раннее христианство по поводу того, что оно не имело ничего общего с современным.
Когда нужно было привлечь новых последователей – христианские проповедники активно повторяли фразу "Бог есть любовь", имея в виду в том числе и любовь телесную. Когда же потребовалось, чтобы все считали себя грешниками и платили церкви за "спасение души" – эта любовь сразу же попала в разряд грехов. "Библия" – выдающаяся книга в том отношении, что в ней можно найти оправдание чему угодно.
Средневековье в отношении морали весьма противоречиво. Любые проявления сексуальности, не ведущие к зачатию, считались грехом, но грехом простительным – достаточно лишь покаяться, сделать пожертвование на церковь или купить индульгенцию. Среди простого народа еще сохранялись элементы языческой культуры.
Мораль феодалов была более строгой, но это было связано скорее с древнегерманскими традициями, чем с христианством. Церковь же требовала только одного: денег. Репрессии со стороны церкви обрушивались лишь на тех, кто пытался ограничить ее власть или составить ей конкуренцию (например, катаров).
В своей торговле доступом в рай церковники несколько перегнули палку. Все-таки религия должна содержать в себе элемент таинственного и мистического, а не быть просто коммерческой фирмой. Недовольство деятельностью католической церкви вызвало к жизни движение реформации, которое в своей полемике с католиками делало основной акцент именно на их отходе от христианской морали.
В результате на смену средневековой католической церкви, для которой библейские догмы были средством поддержания ее власти и богатства, пришла другая церковь, для которой они стали целью. А римские папы, желая откреститься от обвинений со стороны Лютера и Кальвина в аморальности, также решили "закрутить гайки". И костры инквизиции запылали с невиданным прежде размахом.
Аналогичный процесс происходил и на Руси, только он был инициирован царем и боярами с целью ограничить власть церкви и сократить ее земельные владения.
Кампания по возвращению к исконному византийскому толкованию православия, завершившаяся церковным расколом, не ограничивалась исправлением неточностей в церковных книгах и обрядах. Если раньше текст "Библии" имелся только у попов, и они толковали и применяли его по своему усмотрению, то после раскола каждая из церквей стремилась доказать, что она "более истинная", для чего стала понимать дословно все антижизненные бредни апостолов и целенаправленно проводить их в жизнь.
Также ужесточению морали способствовал и переход от феодального строя к капиталистическому. При феодализме власть предержащим не было дела до того – как живет простой народ. Да и церковников его жизнь мало интересовала: для них христианином был тот, кто платил десятину, а еретиком – тот, кто агитировал ее не платить. Поэтому церковь смотрела сквозь пальцы на элементы язычества в народных праздниках и на все народные "грехи". Соблюдение моральных норм на практике требовалось только от благородных, и только по отношению к таким же благородным. В результате простой народ жил как пролы у Оруэлла, практически без надзора властей; от него требовалось только платить все подати и не бунтовать. Дворяне по отношению к народу тоже моралью себя не утруждали (достаточно вспомнить хотя бы право первой ночи дворянина по отношению к крестьянским девушкам). Буржуазный же строй упразднил сословные различия по происхождению, и мораль стала (по крайней мере – теоретически) одной для всех. Именно тогда были введены одинаковые для всех законы, и в них была вписана уголовная ответственность за супружескую измену, гомосексуализм и т.п.
Похожие процессы происходили в мусульманском обществе, только там сказывалась и ближневосточная специфика, а именно: рабство и многоженство. "Коран" запрещает обращать в рабство мусульман и одновременно проповедует совершенно разную мораль по отношению к мусульманам и немусульманам. Так, в нем имеется заповедь "Не убий", но только по отношению к мусульманам; убийство "неверного" во многих случаях допускается и поощряется. Точно так же дело обстоит и с сексуальностью: если между мусульманами запрещены супружеская измена, секс до брака и гомосексуализм, то с рабами все это было допустимо. В гареме могло быть не более четырех жен-мусульманок, но помимо них могло быть сколько угодно рабынь. Также у некоторых знатных людей имелся и гарем из мальчиков. Поэтому рассказы европейских авторов о мусульманском Востоке кажутся противоречивыми: в них упоминается одновременно и строгая мораль, и дикий по средневековым христианским меркам "разврат".
Все это продолжалось до XVIII в. Тогда европейцы захватили контроль над морями и океанами, монополизировав работорговлю. Мусульманские страны в это время находились в культурном упадке и экономическом кризисе. В результате, они уже не могли позволить себе иметь рабов в таком количестве, как раньше. Кроме того, в исламский мир проникали европейские идеи гражданского общества. Это способствовало отмене рабства во многих восточных странах и введению равных для всех законов, основанных на морали "Корана". Времена гаремов и сексуальных развлечений с рабами ушли в прошлое, и мусульманское общество стало таким, каким мы его наблюдаем сегодня.