Когда они покидали Иокогама, дул юговосточный ветер скоростью пять метров в секунду, высота волн составляла метр, и, по идее, погода им благоприятствовала.
Далее следовало подробное описание условий плавания и морских пейзажей, открывавшихся в Токийском заливе. Повествование, разумеется, было написано от третьего лица в свойственной репортерам манере.
Однако местами снова появлялись изменения в стиле и ракурсе репортажа.
Подул юговосточный ветер, и, слегка коснувшись Мисаки, он вышел за пределы Токийского залива. Начинался шторм. Курс был взят на остров Осима, и поэтому мы оказались лицом к лицу с поднимающимся навстречу ветром. Мы старались лечь на другой галс, но сделать это становилось все сложнее. Хотя была еще первая половина дня, при сильном встречном ветре мы могли достигнуть Осима только поздно ночью.
Наше плавание до Осима не было настолько важным, чтобы подвергаться такой опасности. В такой ситуации единственным выходом было поменять курс и вернуться обратно в порт.
Кэйсукэ Китадзима, предвидя дальнейшее ухудшение погоды, отдал указание:
— Возвращаемся!
Приказ означал отказ от намеченного курса на Осима и возвращение в порт Иокогама.
Однако при таком сильном ветре поменять курс было крайне сложной задачей. Без умелого наблюдения за ветром и волнами была опасность оказаться в бедственном положении.
Сжимая румпель, Китадзима ждал подходящего момента развернуть яхту. Неожиданно направление ветра изменилось, и парус потерял наполнение воздухом. Ход яхты приостановился, и на мгновение ею стало невозможно управлять. Яхту понесло боком к волне. В это время по правому борту на нас надвигалась огромная волна.
Китадзима, предвидя, как сильно может покачнуться яхта, потянулся рукой за ремнем безопасности, но изза качки не смог пристегнуть его. В следующее мгновение яхта, получив удар боковой волны, накренилась, но какимто образом он удержался. Однако не в состоянии устоять в следующий сильный толчок, он сорвался с палубы и упал в воду.
Мы смотрели затаив дыхание. Сцена падения с палубы в воду кадр за кадром врезалась в память, словно неоднократно перемотанная видеозапись.
Погрузившийся в морскую пучину, Китадзима, задержав дыхание, высунулся из воды и, выплевывая воду изо рта, словно искал глазами яхту. Обнаружив наши фигуры на палубе, он во весь голос пытался давать указания. Однако, теряясь в шуме ветра и волн, голос его не был слышен. Он отчаянно пытался сообщить нам, что делать и как справиться с управлением.
Нас охватила легкая паника. Нет, мы были в полной панике. Не в состоянии чтото предпринять изза своей неопытности в управлении яхтой, мы просто стояли, не сводя взгляда с Китадзима, выглядывающего среди волн. В полном остолбенении мы долго следили за тем, как его фигура постепенно исчезала из виду. Меня охватил такой страх, что к горлу подступило чувство тошноты. Мы старались повернуть нос яхты в направлении Китадзима, но вопреки этому яхту относило все дальше и дальше. Теперь бесполезно было страдать от горечи утраты важной части своей жизни и собственной беспомощности, и от осознания этого все тело словно пылало бессмысленной злостью, и от отчаяния ноги сами яростно топали по палубе, но в то же время взгляд неотрывно следил за лицом Китадзима, уносящегося в даль.
Несмотря на сильный ветер и волны, погода была ясной, и поверхность моря сверкала в лучах полуденного солнца. Свет, попадавший на лицо Китадзима, был очень ярким и отражался в брызгах, поднимающихся от поверхности воды за его спиной, отчего казалось, словно вокруг его головы сияет нимб. Его фигура, излучающая волю к жизни и отдавшаяся на милость волн в полной своей беспомощности, ясно демонстрировала его характер священнослужителя. А ведь в остальном он был простым смертным человеком. Перед глазами была четкая черта, разделяющая жизнь и смерть. Поверхность моря являлась границей, выше которой была жизнь, ниже — смерть. Именно перейдя эту черту, жизнь Китадзима должна была возродиться в этом мире более сильным, чем прежде, духом.
Читая это, Сиро был поражен. На этом описание моря заканчивалось.
Что же это?
Как бы это лучше выразить?
В первой части гранок описывался момент, когда на горе Хорайдзисан на Тэрутака Кагэяма снизошло просветление, а в этой части говорилось о границе между жизнью и смертью, олицетворенной морем. В обоих случаях повествование было очень красочным и шло от первого лица. Но было одно явное отличие. В эпизоде с горой Хорайдзисан в первой части гранок рассказчик, вселившись в самого Тэрутака Кагэяма, вел повествование от его лица, а вот сцена на море из второй части описана отнюдь не самим Кэйсукэ Китадзима. Было очевидно, что она рассказана с позиции какогото третьего лица.
Но кто же это может быть?
В гранках говорилось, что экипаж яхты, отправившийся в плавание в тот день, состоял из трех человек, включая Китадзима. Одним из них был младший по возрасту верующий юноша, почитающий Китадзима как брата, а еще была девушка, год назад вступившая в ряды секты. И если верить изложенному, выходит, что рассказчиком сцены на море, вне сомнения, был ктото из них двоих.
Парень или девушка?
По личным ощущениям Сиро манера повествования казалась больше мужской. Возможно, такое впечатление оставляло описание морских сцен, но все же…
Кроме того, Сиро не давал покоя тот факт, что глава заканчивается падением Китадзима в воду. В следующей за ней заключительной главе стиль предложений резко менялся, возвращаясь к прежней безучастной манере изложения, и сухо рассказывал о процессе становления секты. Сцена несчастного случая в море обрывалась и оставалась незаконченной.
Спасся ли Китадзима?
Непосредственно только что говорилось о том, что целью Китадзима было перерождение, и если верить этому, то можно сказать, что он был спасен. Однако если так, почему рассказчик не попытался описать это? Именно сцена о том, как Китадзима, балансируя на грани жизни и смерти, чудесным образом остается в живых, по идее, должна была бы взбудоражить воображение читателей. И для репортера это, несомненно, была бы отличная возможность продемонстрировать свои способности.
Сиро вылил окончательно остывший кофе и, плеснув в стакан виски, залпом выпил его.
Читая вторую часть гранок, Сиро не находил ответов на свои вопросы. Ситуация развивалась в обратном направлении. У него возникали все новые и новые вопросы.
В заключительной главе гранок описывалась история «Тэнти Коронкай» после трагедии, произошедшей на яхте, но содержание было не очень интересным: больше не наблюдалось эволюционного развития секты, а скорее речь шла о спокойном становлении без особых изменений. Таким образом, было очень странным то, что после того несчастного случая на яхте Кэйсукэ Китадзима ни разу нигде больше не фигурировал.
В этом Сиро убедился, еще когда просматривал прочие материалы в библиотеке. Какой справочник ни возьми, Китадзима внезапно покидает сцену истории секты.
Куда же он делся?
Этот вопрос никак не давал Сиро покоя.
Может, Китадзима был тайком изгнан из секты?
Без какихлибо оснований у Сиро почемуто возникла такая мысль.
Изза того ли, что Сиро вздремнул вечером, теперь, несмотря на то что он пил, сна не было ни в одном глазу. Он знал по собственному опыту, что в такой ситуации рискует напиться.
Понимая это, Сиро все же долил виски в стакан и лег на диван. Он продолжал терзаться вопросом о том, что же стало потом с Кэйсукэ Китадзима. Его с самого начала это интересовало. Он стал замечать за собой какуюто странную привязанность к этому человеку. Если сказать точнее, он словно тосковал по нему..