Мы входим. Пройдя темную стену, очутимся в городе, зеленом от листвы ив, зеленеющих всюду, и желтом от черепиц доминирующих кровель. В узких улицах толпа бежит и волнуется, как повсюду в Китае. И если это не лихорадочное оживление юга, то, во всяком случае, оживление и при том крайне живописное.
Во времена последних императоров Пекин был полон блестящих процессий и сверкающих мундиров. Дама из общества не выезжала иначе, как имея двадцать всадников позади; подобные кавалькады сообщали городу весьма странный вид, но, позволю себе добавить, и очень украшали его.
Мы все еще находимся в Китайском городе. Но двинемся к северу… Вот пересечение двух прямоугольников, и из китайского города мы переходим в татарский. Еще одна огромная стена… Мы вступили в город, предназначенный единоплеменникам победителями-манчжурами из династии Та-Цзин (Самая чистая), в те времена еще, когда они стали у власти в 1643 году, приблизительно в царствование Людовика XIV.
Первый из Та-Цзинов носил имя Канг-Хи. После фарфора Мингов, подлинники которого становятся теперь все более и более редкими, фарфор Канг-Хи занимает второе место. Образцы его прекрасны, а многими любителями считаются еще выше, чем фарфоры Мингов.
Итак, мы миновали серую стену, которая еще выше, чем первая, и подобно ей снабжена зубцами, и теперь прогуливаемся в татарском или, если хотите, манчжурском городе. Он очень напоминает китайский, — те же дома, те же черепицы, те же улицы, или, вернее, «улочки», правда, менее узкие, но, как и те, неизменно пересекающиеся под прямым углом.
Город не только живописен, как я уже говорил, благодаря краскам, пышности, блеску, но интересен также своими нравами и всем укладом жизни. На юге мы видели, как бешено кипит торговая жизнь, как суетятся толпы торговцев и кули; но все это неслось мимо нас с такой бешеной быстротой, что едва можно было что-либо рассмотреть. На севере мы можем делать наши наблюдения спокойно. Мы не спеша осмотрим все особенности маленьких улиц Пекина, — hout’ong, как их здесь называют; мы увидим торговца съестными припасами (очень странными съестными припасами)… мы увидим бесчисленных слепых, которые образуют целое братство, которыми никто никогда не занимается, у которых нет даже собаки-поводыря…
Мы увидим нищее братство «рикшей»… короче сказать, мы увидим китайскую действительность во весь ее рост, без покрывал и прикрас.
Китайский храм (как говорил мне один русский путешественник, большой патриот, теперь находящийся на службе французского правительства), — китайский храм это, без преувеличения, самое совершенное из всего, что он встречал на земле; это еще совершеннее Акрополя, потому что пропорции еще строже.
Он был прав. Китайский храм является самым совершенным выражением всех законов прекрасного… Но… судите сами…
Храм состоит из ряда террас белого мрамора, соединенных между собой широкими лестницами того же мрамора. В средней части каждой лестницы устроена дорожка, где ступени заменены гладкой наклонной поверхностью, спускающейся отлого; на мраморе ее во всю длину инкрустирован перламутровый дракон, — это «Дорожка Императора». По этой дорожке в дни торжественных служений мог подниматься, направляясь в храм, только один Сын Неба, в то время как его свита шествовала по ступеням, предназначенным для простых смертных, по правую и по левую руку от него.
На вершине всего этого стройного нагромождения террас, нагромождения пирамидообразного, — целиком из белого, неизменно белого мрамора, — возвышается ротонда или куб: это святилище.
Храм Неба круглый и крыт голубой черепицей[13]; Храм Земледелия квадратный и крыт зеленой черепицей… Символику этого понять нетрудно, — небо с одной стороны, нивы или поля с другой…
Но не все ли равно? Дело не в этом, — пропорции, одни лишь пропорции, и непогрешимость рисунка. Все это совершенно и закончено, в самом высоком смысле этого выражения.
Но нам осталось взглянуть на вещи еще более прекрасные. Татарский город заключает в своих недрах то, что совершенно ошибочно называют Желтым городом. Ошибка грубая, потому что благодаря случайному совпадению получается каламбур, построенный на произношении слова. «Желтый» по-китайски «ноанд», а «ноанд», написанное иначе, но одинаковое по произношению, значит «священный, царственный, высший». Таким образом, дело идет не о «Желтом», но о «Царственном городе». Те, кто ввели в обиход эту ошибку, или не знали языка, или хотели позабавиться…
13
Ha самом деле Храм Неба состоит из трех голых плоскостей, над которыми возвышается алтарь; но среди пределов этого храма есть Храм Предков, в котором хранятся императорские погребальные таблички. Этот-то храм и имеет форму ротонды и крыт голубой черепицей (