Память сохранила мне одно воспоминание, — ребенком в доме моих родителей, на камине, я видел два горшочка прекрасного зеленого фарфора со множеством фигурок и еще два горшочка золотистого фарфора и тоже со множеством фигурок. Одни были китайские, а другие японские. Таково было мое первое знакомство с Китаем и Японией.
В моем детском представлении конец света был там, где находились три страны, — Китай, Кохинхина и Япония. Когда мой отец, бывавший там неоднократно, рассказывал мне о них, мне казалось, что передо мной раскрываются неведомые горизонты, что-то бесконечно далекое, бесконечно таинственное, непохожее на все то, что я знал, что знали мы, бедные, жалкие люди Европы; и все сильнее разгоралось во мне желание отправиться туда, как сделал когда-то мой отец.
Потом, когда я сделался уже большим мальчиком, — «большим» мальчиком лет пяти, — судьба переселила мою семью в портовый город, — в Марсель. Из Марселя в те времена как и теперь, отплывали почтовые пароходы за океан. И каждое первое воскресенье каждого месяца я неизменно отправлялся к десяти часам утра смотреть, как уходит из бассейна Жольет громадный белый или черный пароход с почтой на Дальний Восток.
Предварительно я забирался на него и осматривал от трюма до палубы; больше всего мне нравилась столовая, в которой столы были накрыты для первого завтрака пассажиров. Звонил колокол, я сбегал по трапу и со всех ног пускался на самый конец мола, к маяку, и смотрел, как скользил мимо быстроходный колосс, уходя все дальше и дальше. Как хотелось мне находиться на нем!.. С тех пор это случалось много раз…
Если Китай долгое время оставался для мира страной фарфора, лакированного дерева и слоновой кости, — то Япония, хотя и более удаленная, никогда не была столь загадочной, хотя бы потому, что она не столь почтенного возраста. О! Она моложе, неизмеримо моложе! Она почти современница Франции, или около того, — мы это сейчас установим!
Япония представляет архипелаг четырех островов, пространством равный архипелагу Великобритании. Эти острова Киу-Сиу (Kiou-Siou, — девять провинций), Сикок (Sikok — «четыре страны»), Ниппон, главный остров, и Иезо, наиболее северный и наименее интересный; суровый климат не позволил цивилизации утвердиться на нем достаточно прочно.
Когда-то эта страна была населена народом, исчезнувшим совершенно, и о котором мы ничего не знаем. Он оставил нам два-три памятника, весьма напоминающих старинные бретонские памятники, монументы Карнака и дольмены де-Лос-Мариа.
Инженеры, строившие здание морского арсенала в Сасебо, нашли в земле при прокладке кабеля или установке паровых помп (не помню точно) три или четыре каменные глыбы, к которым они отнеслись весьма благоговейно (в Японии даже в наши дни относятся с уважением к древности).
И это все, что осталось от того народа. Он исчез бесследно.
За ним явилась другая раса; ее мы знаем лучше. Раса белая. То были ленивые, огромные, бородатые люди, напоминавшие русский тип, каким его обычно рисуют. Их называли «айно». В свое время они занимали все пространство Японии. Но современные японцы, придя с юга, постепенно оттеснили их с Киу-Сиу на Сикок, потом на Ниппон и, наконец, на Иезо. С этого момента, сквозь узоры легенд и преданий, начинает просвечивать история. На первых порах она мало достоверна. На ней покоятся основы примитивной религии шинто.
Богиня солнца Аматерас спустилась на Японские острова, нашла страну прекрасной и осталась в ней навсегда. Ее брат Сусенго убил Минотавра (в Японии тоже был Минотавр, как и на Крите!). В хвосте Минотавра Сусенго нашел священную саблю. Согласно другим источникам, он нашел там же зеркало и боб. Этот боб не что иное, как символ сотворения мира путем соединения двух начал или двух полов… Тут заключена мистически основная мысль всех преданий Японии, основная и единственная.
Три священных предмета, — Сабля, Зеркало и Боб, — сохранили свое значение в веках. Однако, сабля, извлеченная из хвоста Дракона, исчезает в 1185 году, брошенная в море во время сражения. И в этом пункте легенда и история встречаются.
К этому времени относится первое японское стихотворение, дошедшее до нас. Говоря «этому времени», я ставлю себя в ложное положение, так как затрудняюсь определить его более точно!
Стихотворение, о котором идет речь, построено на игре слов «облако» и «стена», звучавших, вероятно, одинаково. Оно чрезвычайно характерно для старинной японской поэзии. В большинстве случаев эта поэзия символична; она изложена идеографическим письмом (китайское письмо, обратите внимание). Ко времени этих ранних поэтических опытов, у китайцев уже был Чеу-Кинг. Отсюда видно, как далека во времени Япония от Китая.