Порою в них высказывались мною резкие, быть может, по мнению других суждения, и потому я сочла сначала нужным держать их в секрете. Но теперь все стало известным! И вот я не могу удержаться от слез…
Однажды императрица, получив от „Наи-даи-гимна“ большую пачку бумаги, спросила меня:
— Что же бы нам изобразить на ней?
Император нашел, что было бы хорошо переписать сборник рассказов (Шики). Но мне хотелось сделать из этой бумаги себе думку, и потому императрица сказала:
— Ну что ж! берите ее! — и она отдала мне бумагу.
С тех пор я записывала все, что мне приходило в голову, все то, что казалось мне прекрасным в мире, все, что поражало меня в поступках людей. Я говорила о поэзии, о деревьях, травах, о птицах и насекомых…
Пусть критикуют меня, пусть скажут:
„Это еще хуже, чем мы думали! Посредственность ее дарования так и бросается в глаза!“
Я лично весьма скромного мнения о моих записках и, по сравнению с произведениями других, считаю их более чем обыкновенными. Однако, окружающие говорят, что я пишу прекрасно, Странно! Но, вероятно, они правы, — то, что не нравится большинству, должно быть хорошим, и обратно. И все же мне жаль, что мои записки увидели свет».
Это обычное сожаление всех художников. Во всяком случае, она прелестно изобразила общество того времени, и страницы, посвященные ему, дышат жизнью и до сих пор не утеряли интереса.
Остается только пожалеть о том, что гражданские войны XII века остановили на время расцвет искусств и развитие умственной жизни Японии. Надо сознаться, что те же войны дали нам страницы одной из самых увлекательных историй феодализма и рыцарства.
Период от XII до XVII века слишком обширен, чтобы говорить о нем подробнее. Два момента обретают в нем наибольшее значение, — первый в XII, второй в XVI веке. После некоторых колебаний, я решаю остановиться на первом, и рассказать о нем, излагая целый ряд отдельных эпизодов.
Я уже говорил, что в 1153 году фантастический зверь «нуи» появился на крыше императорского дворца и был убит стрелою, что, разумеется, послужило предзнаменованием великих несчастий. Вот эти беды: два семейства — Таиры и Минамоты — вступают в борьбу. У них два предводителя. Князь Таиров носит имя «Киомори». Это одно из величайших имен японской истории.
Князь Минамотов зовется Иошитомо — это довольно незначительная и бледная личность, хотя весьма добродетельная, как говорит легенда.
Оба князя сохраняли верность микадо, малолетнему микадо, значение которого было более чем скромно, и само имя которого не дошло до нас. Внезапно против маленького микадо вспыхивает восстание, во главе которого становятся два претендующих на власть мужа, — отец Иошитомо и дядя Киомори. Императорский двор призывает на помощь крупнейших феодалов. Киомори и Иошитомо, объединившись, идут на помощь, усмиряют восставших и берут их в плен. Но тут из дворца приходит приказ убить главарей восстания, — отца и дядю могучих победителей.
Вероломный двор, сверх того, приказал Киомори лично привести в исполнение приговор над дядей, а Иошитомо над его отцом, дабы еще более убедиться в их верности.
Киомори, ловкий политик и честолюбец, не колеблясь нимало, убивает своего дядю.
Но Иошитомо пробует уклониться. Тогда Киомори пользуется слабостью своего противника и когда, спустя некоторое время, между ними возгорается вражда, он, прославив себя актом геройской верности, «брутовским» жестом, — собирает вокруг себя почти всю Японию, в трех битвах разбивает армию Иошитомо и провозглашает себя великим правителем двора. Титул, присвоенный им себе, в точности неизвестен. Но так или иначе, в продолжение тридцати лет Япония остается на положении его собственности. В течение тридцати лет он фактически является императором. По его приказу избираются и слагают с себя императорское достоинство микадо и заменяются его ставленниками. В конце концов, в год его смерти, в 1181 году, на престол возводится его пасынок, — микадо Антоко. Вначале род Минамотов пытался бороться с могущественным Таиром, но был побежден и уничтожен. Умирая, Иошитомо оставил нескольких наследников. Почти все были убиты. О Киомори говорили впоследствии, что он бывал попеременно то милосерд, то безжалостен, но всегда невпопад. Действительно, он казнил массу людей, которых мог просто отстранить, и отстранил многих из тех, что должен был казнить; в числе других он казнил двух мальчиков из рода своих противников, — пятнадцатилетнего подростка по имени Иоритомо и малютку Иошицне, которому едва исполнилось четыре года, когда умер его отец. Первого он запер в монастырь, а второго отправил в изгнание. Впоследствии они напомнили о себе, и напомнили ужасно.