Нет, не танцует он. Это бой с тенью.
Неподалёку от Асажж в окружении юнлингов разных возрастов стоял маленький зелёный джедай. Юнлинги старались вести себя степенно в его присутствии, не шумели, не хихикали, не ёрзали... Но лишь Асажж подумала, что это выглядит слишком неестественно, как всё изменилось. В сопровождении двух Стражей в масках возникла настоящая тень, закутанная в стандартный джедайский плащ. Сказав что-то своим конвоирам, она сбросила плащ, обувь - и вплела свою партию в танец света.
Асажж вдруг узнала в тени саму себя.
Дети загалдели, прижались к ограждению, жадно наблюдая за схваткой, и только одна девочка-подросток со встрёпанными рыжими волосами осталась стоять рядом с Йодой. Кулаки её были сжаты так, что сквозь тонкую кожу проступили синеватые жилки.
- Чувствуешь что ты, Лазутчик? - проскрипел старик. - Боль? Обиду?
Девочка замотала головой, ещё больше взъерошившись.
- Я... я не знаю, магистр Йода. Я думала, что при встрече мне захочется её убить, но... она теперь другая. Теперь мне просто грустно. У моего учителя действительно не было ни шанса против Вентресс.
Асажж вспомнила эту рыжую, вспомнила смерть её учителя, и ощутила укол жалости: заигралась в ситха, дурная девчонка, и сломала жизнь другому ребёнку по своему же сценарию. Сколько же было их, потерявших наставников...
Вспомнился и вечер накануне последнего разбирательства по её делу: тогда ей позволяли относительно свободно гулять по Храму. Она уже знала, что решит суд, но понятия не имела, что делать с обещанной амнистией. Этот странный, потешный бой каким-то образом показал ей путь. Помог понять, что настало время умереть.
- А там, внизу видишь что?
Сражавшиеся уже зажгли тренировочные мечи и начали стремительно плести яркое кружево, словно гипнотизируя наблюдателей. Стражи, не сговариваясь, стали отбивать навершиями посохов ритм - резкий, быстрый, дикий.
Девочка, прищурившись, следила за схваткой и, наконец, сказала:
- В них столько жизни... Они равны по Силе, и я не знаю, как кто-то из них может победить. Они могут сражаться вечно.
Произнесла это - и покосилась на Йоду, ожидая мудрых комментариев.
- Равны, говоришь ты. Хммм... И вечно сражаться будут.
Уши его поникли, большие глаза навыкате прикрылись веками. Старый джедай полностью ушёл в себя.
- Ошибку допустил я, - наконец сказал он, - и дорого стоить будет нам она. Понять не могу теперь, беды ждать откуда. По течению плыть остаётся нам.
Девочка вновь заговорила, не обратив внимания на то, что Йода заковылял прочь.
- Но я смотрю на них, и ощущаю такую радость, что мне хочется одновременно смеяться и плакать. И не хочется, чтобы бой заканчивался. Это слишком красиво.
Было ещё темно, когда она проснулась. Одна. Бена не было.
Нужно было собираться, но шевелиться не хотелось. В голову лезли дурные мысли и обрывки сна - на сетчатке глаз до сих пор мерещились следы вспышек от скрещенных мечей.
Мысли, мысли... Кеноби - это очевидно - считает, что её привела сюда Сила и столкнула их вместе. Иначе откуда у него появилась такая уверенность в искренности Асажж? С чего вдруг такой резкий скачок от паранойи к почти полному доверию? Позавчера её встретила настороженность, достойная лучших сторожевых псов. Вчера он был любезным, почти что... милым, даже привёл тёмную ведьму в своё убежище и выдал кусочки мозаики, складывающейся в изумительную картину.
Тот Оби-Ван, которого знала Асажж, никогда не упускал возможности влезть в самую гущу событий. Где какая заварушка помасштабнее, там всегда сверкал его меч и раздавались ехидные комментарии, а теперь, когда по Галактике то там, то сям возникают движения, недовольные Новым Порядком... Любое из них только порадуется, если завербует в свои ряды бывшего магистра - не только в качестве умелого бойца и дипломата, но и как символ Старой Республики. Вот только бывший магистр вот уже девять лет старательно притворяется мёртвым, скрываясь на родной планете своего вспыльчивого ученика.
Пропавшего без вести.
Носившего в себе тьму. Недоучка-ситх Вентресс чуяла это, но почему-то прежде не придавала значения.
Бывшего доверенным лицом канцлера... императора.
Способного своим падением причинить боль лучшему другу. Ту самую боль, что до сих пор, вопреки всем указаниям Кодекса, Кеноби так и не смог отпустить, и которая ныне пряталась среди древних книг.
Но... как бы Кеноби не изображал из себя сломавшегося под гнётом обстоятельств человека, верить ему не хотелось. Он больше напоминал фанатика, скрывавшего от мира свою последнюю надежду и готового пожертвовать ради неё всем. Даже собой.