Женечка сел напротив и снова пристально уставился на нее.
— Тебе холодно? — его голос убивал своей беспощадностью.
— Нет, — еле слышно проговорила Ира.
— Сядь на самый краешек, — она повиновалась. — Откинься на спинку. Руки на подлокотники, — Ира замешкалась. Женечкин взгляд стал еще жестче. Она медленно развела руки и положила, как сказано. — Раздвинь ноги… шире…
Женечка невыносимо беспощадно разглядывал Ирино тело во всех подробностях. В глазах потемнело, но окончательно потерять сознание он ей не дал, поймав последнюю его искорку, вставши позади и положив руки ей на голову.
— А теперь — рассказывай. Рассказывай все, что видела, слышала, чувствовала, переживала, и все, что делала и наяву, и во сне, начиная с отключения света и заканчивая звонком мне. Все в мельчайших подробностях.
Пока Ира рассказывала, он нежно перебирал ее волосы.
— … и позвонила тебе.
После этой фразы Ира, не успев понять «как», оказалась на диване.
Реальность начала вновь обретать привычные черты. Ира обнаружила себя сначала у Женечки на руках, потом в горячей ванне с целой горой пены. Женечка сидел на краешке и рассказывал ей детские, но при этом очень смешные анекдоты. Затем он смыл с нее остатки пены, завернул в огромное белоснежное мягкое пушистое полотенце и отнес в комнату.
— Ну? Полегчало? — тепло спросил Женечка.
— Да.
— Прости, что пришлось малость поизмываться над тобой, — Женечка добродушно усмехнулся. — А признайся честно — ведь понравилось?
— Честно?
— Конечно, честно!
— Понравилось, — процедила Ира сквозь зубы, опустив глаза.
— Может, как-нибудь, повторим?
— А может, не надо?
Женечка расхохотался и чмокнул ее в щеку.
— Не бойся. В следующий раз я постараюсь быть помягче.
Женечка приторно улыбнулся и внезапно перешел на серьезный тон.
— А теперь выслушай меня внимательно и поверь на слово. Я ждал, что с тобой случится что-то подобное. Я, правда, думал, что ты сразу появишься у меня, но…
— Жень, я не понимаю…
— А разве я просил понять? Я сказал: выслушай и поверь на слово. Итак, ты теперь знаешь все, что тебе нужно знать для начала. Ты не помнишь, не понимаешь, но знаешь. Если б ты сразу пришла ко мне, я не избавил бы тебя от страданий. Видишь ли, когда ты в курсе, что происходящие с тобой далеко не самые приятные процессы не плод каких-то нарушений, а закономерная необходимая неизбежность, уже легче. Готовься! Дальше будет еще и хуже, и мучительней, и страшней. Наберись терпения и сил, так как выход только один: просто пережить. Ты, правда, решила, что отыскала другой выход — закрыться повседневностью.
— Ничем я не закрывалась, — вставила Ира.
— Разве? Явилась ты ко мне во вполне умиротворенном состоянии.
— Меня отпустило после Лешкиного звонка.
Женечка как-то странно усмехнулся.
— Понятно… и все же, хочу обратить твое внимание на то, что закрываться повседневностью — это не выход. Это лишь обеспечение себе передышки. Кстати, можешь этим пользоваться, если совсем худо будет. Но не увлекайся.
— Женечка, а ты можешь хоть намекнуть мне, что такое эдакое я знаю, но не помню?
— Нет, не могу. Во-первых, потому что ты сама должна вспомнить, а во-вторых, если я тебе сейчас стану это рассказывать, то… В общем, если ты воспримешь сие с точки зрения обычного человека, то непременно вызовешь мне «скорую помощь» из психушки. Ну а если даже и воспримешь как должное, то, возможно, тебе самой «скорая» понадобится. Так что всему свое время. Главное — это смирение, а смирение — это отказ от бесплодной борьбы с обстоятельствами в пользу овладения собой. Проблемы не коснуться твоей жизни во миру, а это труднее. Когда что-то не так в обычной жизни, у тебя есть сочувствие, понимание и поддержка родных и близких. А вот когда тебе во всем, по меркам окружающих, сопутствует успех и удача, и тебе, по их мнению, и пожаловаться не на что — это гораздо тяжелее. В общем, я тебе сочувствую. Но не отчаивайся — всякий ношу по плечу берет.
Ира хотела что-то спросить, но Женечка остановил ее жестом.
— Запомни главное: СМИРИСЬ. Смирись, но не покоряйся. Смирение и покорность — разные вещи. Покорность — это подчинение обстоятельствам, потакание и следование им. Смирение — это отсутствие попыток каким-либо образом изменять обстоятельства, влиять на них. Не пытайся изменять обстоятельства, какими бы они ни были, в какой бы реальности ни происходили. И учти: отгораживаться чем бы то ни было — это не смирение, не владение собой. Это смесь тупой покорности с попыткой бесплодной борьбы с обстоятельствами. И жалеть себя, упиваться своими страданиями — это тоже не смирение, не владение собой. Это тоже смесь тупой покорности с попыткой бесплодной борьбы с обстоятельствами. А теперь давай займемся твоим сном.