20
Энтони Д. сидел на подоконнике огромного окна, прислонившись щекой к холодному стеклу.
— Вот это и есть рай? — подумал профессор, рассматривая пейзаж по ту сторону реальности. Белые низкие облака, проплывавшие над крышей странного здания, напомнили ему взбитые сливки, которые только что застыли в причудливых формах. Но, присмотревшись к ним, ученый обнаружил едва уловимое движение, похожее на прибой моря. Движение усилилось и теперь казалось, что Энтони Д. находится на дне незнакомого моря и наблюдает снизу движение волн, покрытых пеной. «Странно», — сказал себе профессор и ткнул пальцем в стекло. Палец завяз в тягучем прозрачном веществе, и Энтони Д. в испуге отдернул руку: «Что за ерунда? И где я, в конце концов?»
Он огляделся по сторонам. До самого горизонта простиралась пустыня. По желтым барханам ветер перекатывал засохшие кусты неизвестного растения. Стена здания служила своеобразной перегородкой между одной реальностью и другой, и Энтони Д. находился как раз на границе двух, а может и трех миров. Сознание ученого по-прежнему пыталось воспринимать окружающий мир по тем привычным законам, которые были ему известны и понятны, но под действием бесконечного движения вокруг они то и дело изживали себя, превращая сознание профессора в однородную взбитую массу, наподобие тех «сливок» в небе, увиденных им мгновением раньше. Ученый перестал говорить себе слово «странно». В его лексиконе появились другие слова: «потрясающе», «поразительно», «немыслимо», и это, в каком-то роде, был прогресс в осознании окружающего мира и самого себя в нем. Окружающая реальность не могла ждать пока сознание профессора будет готово воспринимать все, как есть, ибо она была в вечном движении. Пожалуй, такой расклад и есть первопричина, по которой люди становятся просто обезумевшими в параллельности миров. Но незнание законов этих миров не несет ничего плохого высшей субстанции человека, или тому, что называют душой, а вот отсутствие желания познания в результате закупорки собственным страхом перед неизвестностью для души означает полный распад своей индивидуальности и поглощение ее окружающими потоками энергий. В таком бушующем океане энергий найти близкую субстанцию из «своего» мира является не просто удачей, а победой над самим собой, в каком-то смысле слова. Поскольку, найти еще не значит узнать и принять помощь: нужно суметь и дать взамен, а к такому не каждый готов. Поэтому и говорят, что рано, мол, ты пришел сюда, не твое сейчас время, иди назад и найди сначала самого себя в осознанном тобой мире людей.
Но возвращаться профессору было некуда, его мир и его реальность рухнули, а создать свой мир он еще не смел. Да, ему действительно не хватало смелости просто снова ткнуть пальцем в воображаемое стекло и переместить сознание хоть в какую-нибудь реальность, а не оставаться бездеятельным наблюдателем параллельных миров. К тому же, состояние долгого покоя на границе вселенных приводит к потере собственной энергии, а это грозит тем, что одна реальность, соприкасаясь с другой, просто раздавит тебя. Так бы и случилось с профессором, но синтез энергий его ума и сердца, полученный им же самим при жизни в другой вселенной, позволял совершить новый переворот в сознании.
— Боюсь ли я? Нет. Правда все, параллельные вселенные я представлял немного не так, но все равно, что я вижу и чувствую — это плод моего воображения, даже сам я уже не я. Тогда кто? Как я выгляжу? — и он посмотрел на свои руки и туловище, но, увы, ничего не увидел.
— Спокойно, — продолжал говорить сам с собой ученый, пытаясь подавить накатившее чувство страха, — надо избавиться от страха, ибо он отец всех пороков, а мать всех пороков — лень. Я признаю, что я ленив умом, но не как не труслив. Ведь считалось долгие годы, что леность порождается физиологическими недомоганиями, нравственными страданиями, убеждениями, наконец. Но никто даже не догадывался, что леность вовсе не порок, а глубокое погружение в свое собственное и существующее сейчас, в этом мире, то есть «я». В таком состоянии человек словно перезапускает программу своего существования в мире каждый день, мешая тем самым слаженно работать его любимому «я». И Я ходит по кругу, приближаясь к центру этой воображаемой окружности, и мир вокруг становится ограниченным, скучным, жестоким.
А Я, будто вбирая окружающее пространство, замыкается на самом себе, подобно нейтронной звезде, готовой вот-вот сжаться в коллапс и превратиться в «черную дыру», разрушительные последствия которой хорошо известны.