Он осмотрелся и выяснил, что лежал в больничной палате на четыре койки. Рядом храпел незнакомый мужчина, накинув простынку на голову, две другие койки пустовали. Громко поющий Высоцкий не мешал спящему.
Очнувшийся человек перевел взгляд на окно. Там, судя по зависшему в зените солнцу, был полдень, но самого солнца не видно -- его диск едва просвечивал из-за толстой пелены или облаков, или бело-серого дыма. Солнечные лучи так нагрели комнату, что было тяжело дышать. К тому же в воздухе отчего-то пахло гарью, как будто неподалеку случился пожар. Этот запах напомнил ему пожар Зимнего дворца в 37-году -- тогда всё сгорело дотла. Он бегал на пожарище, командовал тушением и насквозь пропах гарью, пропах так, что мундир пришлось выкидывать.
У человека на кровати возникшие ассоциации опять вызвали вопросы.
Что он, император и самодержец Всероссийский, делает здесь? Может его поместил сюда лейб-медик Манд, которому он безоговорочно доверял? Опять опухли ноги, разыгралось давление?
Но он всегда лечился, лежа в кабинете на своей кровати.
Однако, что же происходит сейчас? Откуда он знает, что поёт именно Высоцкий? В его времена, никаких Высоцких не было. Здесь имеется только один ответ -- он его где-то слышал раньше, до своего царствования. "Но это же полный бред! Я не мог никогда слышать его, не должен был. Или мог? Если только в другой жизни? Но ведь других жизней не бывает!"
Дверь в палату отворилась, и появился дородный санитар -- мужчина среднего возраста с закатанными по локоть рукавами белого халата. В толстой волосатой руке он держал большой кусок пиццы.
-- Больной, -- пробормотал медбрат, с усилием прожевывая пиццу, -- главврач хочет поговорить с вами. Пойдем!
Посмотрев на тумбочку, где стоял магнитофон, он поморщился, подошел и выключил его. В палате наступила тишина.
-- Какой главврач? -- не понял человек в койке.
-- Олег Иванович, вас хочет видеть главврач нашей психоневрологической больницы Никитин.
-- Василий Павлович?
-- Конечно! А кто же еще?
-- Он здесь? Но ведь я его наказал за дерзкое поведение после истории со свадьбой на Ольге Фредерикс.
-- Какой такой истории? -- санитар недовольно посмотрел на Олега Ивановича, -- пойдемте уже! У меня работы полно и без ваших историй!
-- Погоди, погоди! Никитин женился на Ольге Фредерикс, а она оказалась не девственницей, и он закатил скандал.
-- Это не наш главврач -- наш не такой лох, чтобы по пустякам кипиш устраивать! А кто с ней переспал по ходу? Вы что ли? Ну, вы и ходок, Олег Иванович! Это у вас на работе было или по соседству?
Олег Иванович поднялся на койке, медленно сел, не отвечая на вопрос медбрата.
Все-таки с ним определенно что-то произошло. Наверное, он упал, ударился головой и потерял память. Где он, в каком мире? Толстый медик, жующий кусок хлеба, говорил вроде по-русски, но половины слов Олег Иванович не понимал или понимал только в контексте сказанного. Возможно человек, коего санитар зовет "главврач" Никитин, объяснит ему все его злоключения. Ему надо вернуться во дворец, в Царское Село.
Голова не прояснялась.
Он, наконец, поднялся и, не задавая больше вопросов, поплёлся, тяжело передвигая ноги, следом за медбратом. Они шли длинными серыми коридорами с белыми дверьми, за которыми стояла непроницаемая тишина. Большие больничные тапочки -- на пару размеров больше, чем нужно, соскальзывали с ног, и он прилагал усилия, чтобы не потерять их во время ходьбы. Тапки звонко хлопали его по пяткам со звуком, напомнившим мухобойку.
У двери с надписью "Гравврач Никитин В.П." они остановились.
Медбрат постучал, получил разрешение войти. Главврач Никитин представлял собой человека средних лет с рыхлым, одутловатым лицом, украшенным большим курносым носом. Он носил короткую прическу, какую носят обычно люди склонные к раннему облысению, и рассеянно смотрел на своего собеседника добрыми голубыми глазами. Главврач совсем не напомнил Олегу Ивановичу того Никитина, которого тот знал -- приземистого гусарского полковника с длинными бакенбардами и пышными усами.
-- Садитесь, Олег Иванович! -- предложил Никитин, -- чаю не хотите? Хотя нет, в такую жару лучше пить минеральную воду.
Врач поднялся, открыл холодильник и взял бутылку минеральной воды.
-- Жара в этом году аномальная, -- продолжил он, наливая холодную пузырящуюся воду в стакан, -- пейте, пожалуйста!
Олег Иванович отхлебнул воды, отодвинул стакан в сторону.
-- Василий Павлович, -- произнес он с надеждой в голосе, -- вы меня не узнаете?
-- Как же, как же, Николай Павлович Романов собственной персоной, -- улыбнулся Никитин. -- Это я шучу! У вас в истории болезни так написано.
Он похлопал рукой по лежащей перед ним тощей папке с бумагами.
-- То есть я не Романов? А кто тогда?
-- Вы Олег Иванович Кузнецов, преподаватель исторического факультета нашего ведущего вуза столицы. Кстати, уже профессор и кандидат наук. Защитились по теме, -- главврач заглянул в историю, -- "Крестьянский вопрос в эпоху царствования Николая I". То есть вы специалист по николаевской эпохе.
-- Тогда что я здесь делаю?
-- Видите ли, Олег Иванович, -- Никитин задумчиво посмотрел на собеседника, -- несколько дней назад у вас возникло депрессивное состояние, на базе которого развился психоз. Вы возомнили себя императором Николаем Первым и принялись разговаривать с окружающими, как со своими подданными. Обеспокоенная жена сообщила нам, так что пришлось вас пока временно изолировать для проведения обширного обследования. Мы должны знать причины, вызвавшие столь глубокую депрессию.
-- Сколько я здесь уже нахожусь? -- Олег Иванович растерянно огляделся по сторонам.
-- Две недели.
В кабинете главврача было не так жарко -- за стеной работал кондиционер, и через сплит-систему прохладный воздух с силой прогонялся по комнате. Из окна, сквозь густую белесую дымку едва просматривались стены близстоящих домов.
Перехватив удивленный взгляд Кузнецова, Василий Павлович пояснил:
-- Кондиционер с этой жарой почти не выключаю. Не знаю, сколько она продержится. Началось всё, после того как вы попали к нам. Сначала загорелось в области, в Шатурском районе, а потом и в других местах. До сих пор потушить не могут. А нам тут в городе приходится дышать дымом, в повязках даже по улицам ходим. Да что там на улице! Вчера спустился в метро -- и там дым.
Эти слова невольно отвлекли Олега Ивановича от мыслей о своей болезни.
-- У меня в палате жарко... -- словно бы жалуясь, сообщил он.
-- Знаю. Ничего не могу сделать! Мы бедная организация, кондиционеров на все помещения не хватает. Приходится пока обходиться без них. Возможно, в следующем году увеличат финансирование.
-- А когда вы меня отпустите домой?
-- Олег Иванович, мы еще не закончили обследование. Пока вы находились у нас, ваша болезнь не утихла, только вошла в более спокойную фазу.
-- Но... Я ведь здоров. Я хорошо соображаю, всё понимаю.
-- Временно, голубчик, временно. Вашего соседа по палате вы еще вчера называли графом Бенкендорфом, щипали ему руку до синяков. Пришлось вызывать санитаров, чтобы успокоить.
-- Вы мне мстите из-за жены! -- раздраженно, повысив голос, воскликнул Олег Иванович.
-- То есть? -- брови Никитина удивленно взмыли вверх.
-- Из-за Ольги Петровны, урожденной Фредерикс. Я с ней спал до вас, до её замужества.
-- Фредерикс? Не знаю никакой Фредерикс. И потом, я не женат, у меня нет кольца на пальце. Вот видите, Олег Иванович? -- Никитин продемонстрировал правую руку. -- Болезнь ваша еще не прошла! Давайте лучше поговорим о том, откуда у вас возник этот синдром. Мне кажется, вы зациклились на николаевской эпохе, потому что связано это с вашей профессиональной деятельностью. Читаете лекции, изучаете документы. Вы очень глубоко погрузились в то время, оно сильно повлияло на вас. У вас произошло стирание граней личности, утрата самоидентификации.