— Да… Красиво. Я и не помню, когда последний раз видел такую красоту, — голос парня был каким-то задумчивым. Будто он находился где-то совсем далеко. Калмыкова это даже удивило, потому что никогда раньше он не замечал за Григорием подобной интонации.
— Чего это ты? На ностальгию потянуло?
— Странное дело, Андрей Семёнович… Я только сейчас обратил внимание на то, что почти ничего не помню о себе, — Григорий обернулся к Калмыкову. Лицо его было каким-то хмурым и слегка растерянным.
— То есть? С памятью проблемы, что ли?
— Да не то, что с памятью… Как бы вам объяснить… Такое ощущение, будто все, чем я жил раньше, теперь не имеет значения. Я ведь даже имени своего не помню.
— Как это не помнишь? Ты же сам представился Григорием. Гришей. Или Грихой. Сказал, что могу тебя называть, как мне удобно.
— Да, точно! Гриха! — Григорий просиял улыбкой, но тут же снова заметно поник — Надо же… Забыл…
— Ну, ты даёшь, парень. Ты случайно у психиатра не наблюдаешься? А то поведение твоё… Ну, как бы тебе поделикатнее сказать?
— Да я понимаю. Можете не стесняться в выражениях.
— Нет, ну я не буду говорить ничего плохого. Просто поведение твоё такое… ммм…экстравагантное, что ли.
— Хорошее слово подобрали, — Гриша снова улыбнулся, — Красиво выкрутились! Я даже за комплимент это принял. Экстравагантное! Ха! Супер!
Повисла пауза. Город засыпал. На крыше крана сидели двое и на их усталых лицах сияли довольные улыбки. Тишину нарушил Григорий:
— А вы тоже ту девушку видели?
— Девушку?
— Ну, да. Ту, которая в аэропорту по взлётной полосе шла. В длинном белом сарафане до пят. Блондинка с яркими, голубыми глазами. У неё ещё волосы светятся, как будто сзади кто-то фонариком светит!
— По взлётной? Ты хочешь сказать, что кроме нас на взлетке ещё кто-то был?
— Ну, да! Я же говорю — девушка, — он помолчал и тихо добавил: — Красивая.
— Нет, не видел, — с нотками удивления в голосе ответил Калмыков.
— Жаль. Она бы вам понравилась.
— Послушай, я, хоть и бежал за тобой как угорелый, но заметить человека на открытом пространстве был вполне способен. И я уверен, что никакой девушки в белой одежде там не было. Мало того, если бы она там была, то одежда у неё была бы красной. Там все красным было! Закат и все такое.
— Возможно… — задумчиво и неопределённо сказал Гриша, — Но она была в белом. В белоснежном.
— Послушай, сынок, а у тебя, часом, галлюцинаций никогда не было? Ну, зрительных там…
— Не знаю. Я же говорю: не помню ничего, — после этих слов он улыбнулся, — А её помню. И вот беда — забыть не могу. Я её видел раньше. Она ехала в том автобусе.
— В каком ещё автобусе?
— В том, под который я попал в субботу. Она стояла около водителя, не держась за поручни, и смотрела прямо на меня. Своими голубыми, яркими глазами. А волосы будто сияли.
Григорий говорил тихо, чуть шевеля губами, и к каждому слову приходилось прислушиваться. Говорил так, будто общался не с сидящим рядом человеком, а с самим собой.
Калмыков молчал. Ему не хотелось думать о том, кто этот человек, сидящий рядом. Не хотелось знать, чем тот жил раньше и есть ли у него проблемы с психикой. Сейчас не хотелось. Сейчас ему было хорошо. Ни плохо, ни весело, ни здорово, ни грустно, ни нормально. Нет! Калмыкову было именно хорошо! Впервые за сорок лет он по-настоящему почувствовал, что живёт.
— Хорошо, — тихо сказал Андрей Семёнович.
Григорий, вдруг, вскочил на ноги, широко улыбнулся, с удовольствием потянулся всем телом, расставив руки в стороны, и громогласно заявил:
— А теперь акробатические этюды под куполом цирка!
— Ну, опять началось, — улыбнувшись, сказал Калмыков.
— Не началось, Андрей Семёнович, а продолжилось! Прогулка продолжается, как и наша с вами жизнь! А жизнь, как вы уже, безусловно, успели заметить, это замечательная штука! Вперёд! Нас ждут великие дела!
С этими словами Григорий одним махом перебросил обе ноги через заградительную металлическую балку и встал на основание стрелы крана, расставив руки в стороны. Он балансировал на шатающейся от ветра металлической конструкции, высоко запрокинув голову. У Калмыкова внутри что-то сжалось, в горле пересохло.
— Гриша! Гришаня! Григорий! Не чуди, пожалуйста, малец! Не двигайся! Прошу тебя! Тихо!
Григорий обернулся к Калмыкову. На его лице играла уже знакомая улыбка, наполненная сумасшедшим азартом.
— Тихо, парень! Давай руку!
Андрей Семёнович вытер о штанину влажную, дрожащую ладонь. Гриша улыбнулся ещё шире и сделал шаг вперёд, затем ещё один, и ещё. Он шёл по стреле, даже не глядя под ноги! Просто шагал, иногда взмахивал вытянутыми в стороны руками, сохраняя баланс. Калмыков стоял в исступлении, совершенно не понимая, что следует предпринять. Сердце бешено колотилось, от волнения дыхание сбилось, а рубашка прилипла к взмокшей спине.