Пока ехала, в голову пришла логичная и успокаивающая мысль. Если она почти целый день проторчала в отключке посреди травы, нюхая ароматы цветов, и при этом грезила о странных местах, в которых вела диалог с выдуманной девой в декольтированном вечернем платье, то и страшный разговор с невидимым мужским голосом — наверняка вызван воспоминаниями, которые она каким-то образом сделала почти реальностью. Именно почти. Та же галлюцинация, только со знаком минус.
Ноги гудели, будто она шла целый день, не присаживаясь отдохнуть. Клавдий, услышав боль, сменил гнев на милость и явился, поставил передние лапы на край дивана, изучающе разглядывая Киру. Дернул хвостом еще пару раз, мол, я не забыл, но прощаю. И вспрыгнул, как взлетел большим шелковым телом, прошел по спинке дивана, распластался на Кириной ноге, как на ветке, уютно складывая под грудь передние лапы.
— Упадешь, — сонно предупредила Кира, — не когти, если упадешь, понял?
И через десять минут дремы выкопала из-под бока телефон, поняв — готова позвонить дочери.
Светка извинения приняла, смягчаясь, сурово рассказала матери, как сильно ее любит и потому всегда будет ей драконом, Кира слушала, улыбаясь, кивала. Дочь сильно напомнила ей недавнего Клавдия, алгоритм обиды и примирения у них был совершенно одинаков. И уже прощаясь, Кира вспомнила:
— Котильда, а тот матерьяльчик, что ты мне дарила, ну пять лет назад, он у нас где?
— О-о-о, — пропела Светка, — да неужто? Мам? Ты что, ты там кого-то себе завела, да?
— Ты просто ответить можешь? А то я ленюсь все полки обыскивать.
— Скажи, тогда и отвечу.
— Вот же торгашова дочка!
Светкин отец был успешным владельцем нескольких спортивных магазинов, в той же бескрайней Москве, Светка его знала лишь по рассказам матери, а лично знать не хотела. Но подшучивали над карьерой заочного члена семьи они часто и без надрыва.
— На том стоим, — отозвалась Светка с важностью, — кровЯ. Так что?
— Ладно. Сама найду.
— Ладно, — смягчилась та, — в черном пакете на верхней полке старого шкафа, за кульком с перчатками.
— Потрясающе. У нас еще и кулек с перчатками есть?
— Мам… Как ты вообще там жива? И кошки твои как еще живы. Нет, тебе срочно нужно завести мужика. Чтоб присматривал. За тобой. И за КК.
— Светкин, пока. Целую. Спокойной ночи.
— Как созреешь, расскажешь, — успела прокричать дочка.
Кулек с перчатками действительно лежал, закупоривая верхнюю полку, и Кира не поленилась вытряхнуть его на кровать, присела рядом, перебирая старые варежки, вязаные и кожаные перчатки, некоторые носила еще ее мама, а другие таскала сама Кира, Светкины там были тоже, и за каждой парой, или одинокой не потерявшейся рукавичкой стояла история, семейный мемуар. Кира была великим читателем и, держа в руках истертую до тряпочной мягкости кожаную перчатку с продранным указательным пальцем, тут же вспомнила книги, сочиненные на таком костяке — берешь некую вещь, содержащую в себе несколько вещей, и рассказываешь о каждой из них. Принцип поваренной книги, так она называла прием для себя. Вот, к примеру, довлатовский «Чемодан»…
А сама уже снова встала и, потянувшись на цыпочках, вытащила плотно затянутый пакет, растеребила круглый тугой узел. Из шуршащего нутра, освобождаясь от давления, вспухла и упала, протекая по рукам к полу, тяжелая тонкая ткань, полупрозрачная, прекрасного желто-зеленого цвета, как молодая листва, просвеченная весенним солнцем. Это было похоже на ту ткань, которую подхватывала, церемонно повертываясь, сиреневая, вернее, пурпурно-розовая дева церциса. Такая же тонкая, тяжеленькая и прозрачная. Как матовое рисунчатое стекло, если бы оно вдруг стало мягким.
Пакет упал, Кира невнимательно отпихнула его ногой. В дверях комнаты сидели, любопытствуя, Кларисса и Клавдий, следили глазами за тем, как поднимаются руки, расправляя прозрачное, драгоценного вида полотно.
Светка купила его в каком-то деревенском магазинчике, во время поездки. Дома, с сюрпризом на разгоревшемся личике, вытащила из рюкзака, расправила, показывая. Кира, прикладывая нежную тяжесть к щеке, потом к груди, повернулась, глядя в зеркало. И восхищаясь, покачала головой:
— Котинька, ну куда она мне? Я из джинсов не вылезаю, в рестораны не хожу. Будет валяться. Сшей себе.
— Я тебе везла, — обиделась дочь, — думала, обрадуешься.
— Я и радуюсь. Но…
— Вот и бери. Как захочется, сошьешь себе офигенную красоту. А мне все равно этот цвет не идет.