Она не успевала разглядеть, что происходило вокруг, потому что взгляд не желал отлипать от упавшего Жорика. Только быстрые тени, какие-то промельки, фигуры. Еще вспышки. За ее спиной на лестнице грохотали шаги, звук съедался раскатом грома и проявлялся снова. Но вдруг после крика, от которого наконец, зашевелился, садясь на постели, толстый Миша Петрович, вертя стриженой головой, вспыхнуло-треснуло уже там. Кира обернулась. В движущемся полумраке увидела, а с лестницы теперь доносился мягкий грохот — там падало что-то, обратно — толстый силуэт Миши в арке. Рука прикрывает голову. Так хорошо видно, целую секунду, впечатанную в сетчатку глаза: рука, голова, дернувшееся массивное тело, ползет вниз, приваливаясь к косяку. И оранжевое пламя вокруг черной картинки. Секунда канула, в комнате воцарился мрак, полный все того же, непрестанного движения ветра и ливня, но они были снаружи, ныряли в проем, колотя о стены изломанные планки жалюзи.
Кире казалось, она попала в кисель. Медленно отрывая ладонь от перил, медленно поворачиваясь, медленно переступила, сдвигаясь в угол балкона, в слепую зону за сдвинутыми стеклами. Встала там, прижимаясь спиной к шершавой стене. Ливень стихал, плеская сбоку, ветер качал за высоким забором кроны деревьев, уже не в полный размах, так что Кире, хотя не видно было, что происходит внутри, стало слышно — кто-то заходил там, отшвыривая стол, звякнула, падая, посуда. Мужской голос выругался невнятно, мигнул фонарик, потом коротко прозвучал смех, отрывисто и деловито сказались еще несколько фраз. И внутри стало пусто.
Ветер по-прежнему шумел, над горами погромыхивала уползающая туда гроза, снизу неясно грохотал прибой. Но это были внешние звуки, а изнутри — ничего. Будто там, где все это время был кто-то, надзирая над ней, сейчас пустота.
Мокрую Киру затрясло. Перед глазами, беспомощно открытыми в мелькающую лунно-тучно-звездную темноту, плыли картинки недавнего прошлого. Уже прошлого, мягко сказал чей-то голос, может быть — ее голос. И она тряхнула головой, закрыла глаза, чтоб избавиться от плывущих картинок.
Через какое-то время, она не помнила, какое, Кира ступила обратно, держась за край толстого стекла, вытянула шею, заглядывая внутрь. Уговаривая себя, что, конечно, Миша ушел, убежал, переваливаясь. По лестнице вниз. Там осталась простыня, на постели. А еще там сухо.
Лужа залила пол, нахлестанная дождем. В мигающем полумраке Кира прошла между диванов, осторожно ступая, пробралась к стене, щелкнула кнопкой. Свет не включился. И она, миновав шкаф, по-прежнему закрытый, застыла, между ним и широкой кроватью. Миша лежал неясной горой, перекрывая выход на лестницу. Поперек его туши валялся тускло поблескивающий халат, на нем не было видно в темноте никаких пятен. Но под белеющими толстыми ногами натекло. Черное что-то.
Очень осторожно, будто мертвый мог услышать шаги, она подошла к постели, забралась, потащила на себя скомканную простыню и села, прислоняясь спиной к вычурной спинке и не сводя глаз с тела.
Время не говорило с ней, шло непонятно как. И глаза Киры стали закрываться, она испуганно открывала их снова, подавляя нервные зевки, потом сумела оторвать взгляд, переводя его в зеркальную глубину, уже светлеющую.
Вздохнула с невероятным облегчением, улыбаясь в ответ на улыбку. И застыла, под простыней обнимая согнутые колени. Занятая беседой с собой. Она не помнила, когда заснула. А проснувшись, в утреннем свете вместо расписанного женского лица увидела другое, прямо перед собой, на том самом кресле, где любил сидеть Миша. Широкое лицо пожилого мужчины, обыкновенное, с морщинами вдоль мясистых щек. Подбородок рыхлой складкой переходил в шею, туго стянутую серым воротником с узлом галстука. Маленькие голубые глаза пристально рассматривали ее.
Увидев, что Кира проснулась, мужчина кивнул, быстро глянул на арку. За ней, внизу, гулко бродили деловитые голоса, звучали шаги. Со стороны балкона ворчала машина у ворот, и тоже кто-то говорил, внятно, по складам, словно диктовал что-то кому-то.
— Что? — испуганно переспросила, вжимаясь в подушку и сильнее натягивая простыню.
— Сидишь, говорю, давно? Тут вот, — мужчина снял фуражку, кладя ее на колено, провел рукой по редким пегим волосам.
— Не-де… две. Две недели, — хрипло ответила Кира, вдруг покраснев так горячо, что казалось — расплавятся брови.