Птицы запели раньше, чем посветлело небо. Требовательно спросил что-то звонкий голосок из ветвей, ему ответил другой. По диагонали, мягко посвистывая крыльями, пролетел крупный голубь. Толстый, как Клавдий, улыбнулась Кира, выпрямляя затекшую спину. Встала, вытирая щеку ладонью. На пальцах остались бархатные пятна и она, войдя в номер, прошла в душевую, осторожно, чтоб не разбудить Олега, щелкнула маленькой задвижкой.
Закутанная в простыню, села на свободную кровать, вплотную придвинутую к другой, на которой с недоуменным лицом спал мужчина. Светловолосый, с мягко сложенными, как у ребенка, губами. Рука под щекой.
Кира посидела еще немного, пугаясь того, что Илье придется рассказать, как она тут, в люксе, спала с редактором, поди объясни ревнивому мальчику, не станешь же грохотать койкой, целомудренно отодвигая ее в сторонку. И тихо легла, поставив будильник на шесть утра. Пара часов, подремать. Может быть, перед отъездом, выкупаться в бассейне. Ставя этим точку в общей истории Киры и белого дома на скалах, которая с этого утра сделается отдельной. Так же, как Кира в прошлом, решила упрямо — это просто бассейн, никаких больше воспоминаний. Но теперь я не буду их вырезать, выбрасывать, думала, закрывая глаза, они теперь со мной, и пусть. Будут, как коробка с приметами прошлого, она есть, но лежит на дальней полке.
Ранним утром они ехали обратно, Пеший насвистывал что-то, посматривая на молчаливую Киру.
— Волнуетесь, да?
— А? Что?
— За мужа.
— Конечно. Так нелепо. Сначала моя нога, теперь вот — его.
Она вспомнила свои мысли про Илью, о будущем, которого у них нет, слишком уж разница в возрасте, но теперь их придется отодвинуть, пока эта нога не заживет, не бросать же мальчишку, которому, сам признался, херово без Киры. Пусть даже это временно, пока ощущает себя беспомощным, какая разница, главное, ты можешь ему помочь. Ах ты, мироздание. Утомилось изобретать оригинальное, постановило, пусть будет снова нога, чтоб вы продолжали быть вместе, соединяя опыт и наив, отягощенное прошлое и сверкающее настоящее. С пломбиром «Малышам».
И похоже, мироздание право. К чему множить всякие сущности, если можно добиться своего попроще.
— Смеетесь. Хорошо. Жалко, смыли свой загадочный макияж. Я еще не насмотрелся.
Он улыбался, и Кира мысленно еще и еще подтолкнула его в нужную сторону. Ты есть, Олег Пеший, не как отражение темного прошлого, а — сам по себе. Интересный мужчина, с интересной работой. Умеющий радоваться помидоркам Олеси и жареной барабульке. Не размывайся, бледнея и становясь оболочкой, ждущей заселения чуждого духа, живи человеком.
— Спасибо вам, Кира.
Она покраснела, будто вслух нечаянно проговорила высокопарные мысли и те стали смешными.
— За эту странную ночь. Знаете, она могла превратиться в самую обычную. Извините, скажу. Лето, юг, вино, номер, кхм, люкс. Мужчина и женщина, все такое прочее. А вместо этого — ваше лицо и платье, все эти передвижения по горным дорогам, внезапный еще раз ужин и такая гроза! Это врежется в память.
Он помолчал, а машина, блестя на ярком уже солнце густым вишневым глянцем, въезжала на тенистую улицу, где маленький автовокзал.
— Я тут еще вспомнил, про этот дом. Тоже странно, а вчера, когда рассказывал вам, совершенно выпало из памяти. Тут когда-то случились криминальные разборки. Хозяин дома, он исчез, так и не нашли, а друзей его, которые в доме были, их убили, в перестрелке. Говорят, такая же была гроза, накатила и пошла себе дальше. Ну, у нас не кино, там стоял бы дом пустой, проклятый. А тут — отремонтировали и дальше жить. Ценность — жилье на юге. Я бы вас отвез в Керчь, но у нас уговор с Никитовичем, за дочкой сегодня поедем, в Саки.
— За дочкой? А. Да. Нестрашно, спасибо. Мне всего-то полтора часа автобусом.
У Киры было еще минут сорок до отправления рейса, и Пеший тронул ее за локоть.
— Набережная в пяти минутах. Не хотите?
— Хочу.
По широкой, сонной и блестящей от утреннего солнца улице они спустились к пляжу, почти пустому сейчас. Белые столбики балюстрады нестерпимо сияли в утреннем свете, и вода так славно набегала на гальку, перемешанную с крупным песком.