— Вы думаете, это был их фургон?
— Скорее всего. Думаю, они написали на нем вымышленное название и адрес компании, а потом закрасили их и написали что-нибудь еще. Не удивлюсь, если узнаю, что они перекрасили и весь фургон, так что он теперь уже не голубой.
— А что насчет номера?
— Вероятно, в тот день номерной знак подменили, но это не имеет значения, потому что все равно номера никто не помнит. Один свидетель решил, что эти трое — бандиты, которые ограбили супермаркет, но у него хватило ума только на то, чтобы зайти в магазин узнать, все ли в порядке. Еще один человек подумал, что происходит что-то неладное, и взглянул на номер, но запомнил лишь, что в нем была девятка.
— Это уже кое-что.
— Конечно. Мужчины были одеты одинаково — темные штаны, такого же цвета рабочие рубашки и куртки-ветровки. Похоже на униформу, и рядом с фирменным фургоном они не вызывали никаких подозрений. Я давным-давно убедился, что с папкой бумаг в руках можно проникнуть куда угодно, потому что тогда человек выглядит так, словно идет по делу. Этим они и воспользовались. Два свидетеля, с которыми я разговаривал, независимо друг от друга решили, что эти двое в штатском из Службы иммиграции и натурализации задерживают нелегальную иммигрантку. Может, поэтому никто не вмешался. Ну, а кроме того все кончилось раньше, чем они успели сообразить, что к чему.
— Ловко сработано, — сказал он.
— Эта одежда, похожая на униформу, сослужила им и еще одну службу. Она сделала их невидимками: все запомнили только одежду и что они выглядели одинаково. Я говорил вам, что на них были еще и фуражки? Свидетели описали мне и фуражки, и куртки — но они, конечно, надели их, только когда пошли на дело, а потом выбросили.
— Значит, у нас практически ничего нет.
— Не совсем так, — сказал я. — У нас нет ничего, что позволило бы выйти непосредственно на них, но кое-что у нас все же есть. Мы знаем, что они сделали и как, что они изобретательны и что у них был план. Как вы думаете, почему они выбрали именно вас?
Кинен пожал плечами.
— Они знали, что я торгую наркотиками. Я понял это из разговора с ними. Такой человек — хорошая мишень. Все знают, что у него есть деньги и что он не обратится в полицию.
— Что еще они о вас знали?
— Мою национальность. Один из них, первый, обзывал меня всякими словами.
— Да, вы об этом говорили.
— Арабское отродье, бурнус сраный. Неплохо, а? Бурнус сраный. Он еще забыл сказать «верблюжий жокей» — я это слышал от мальчишек-итальянцев в школе святого Игнациуса. «Эй, Кхари, верблюжий жокей!». А я верблюдов видел только на пачках «Кэмела».
— Вы думаете, они выбрали вас, потому что вы араб?
— Это мне не приходило в голову. Против нас, конечно, есть некоторое предубеждение, тут сомневаться не приходится, но обычно я его не ощущаю. Родители Франсины — палестинцы, я вам это говорил?
— Да.
— Вот им приходится хуже. Я знаю палестинцев, которые, чтобы избежать придирок, говорят, что они ливанцы или сирийцы. «Ах, ты палестинец, значит, ты террорист». И всякие идиотские замечания в том же роде, а кроме того, есть люди, которые настроены против арабов вообще. — Он возвел глаза к потолку. — Как мой отец, например.
— Ваш отец?
— Я бы не сказал, что он так уж не любил арабов, но у него была целая теория, будто мы на самом деле не арабы. Видите ли, в нашей семье все христиане.
— Я как раз подумал, что вы могли делать в школе святого Игнациуса?
— Я и сам иногда удивлялся. Нет, мы христиане-марониты, и если верить отцу, то мы финикийцы. Вы когда-нибудь слышали о финикийцах?
— Это в библейские времена, да? Торговцы и путешественники, что-то в этом роде?
— Точно. Великие мореплаватели. Они плавали вокруг всей Африки, колонизировали Испанию и, вероятно, достигли Британии. Они основали Карфаген в Северной Африке, ведь в Англии находили множество карфагенских монет. Они первыми открыли Полярную звезду — то есть обнаружили, что она всегда стоит на месте и ею можно пользоваться для навигации. Они изобрели алфавит, который лег в основу греческого. — Он умолк, немного смутившись. — Отец все время о них говорил. Должно быть, отчасти и меня заразил.
— Похоже на то.
— Это не было у него навязчивой идеей, но он многое знал. Поэтому у меня и имя такое. Финикийцы называли себя «кена'ани», то есть хананеянами. Мое имя надо бы произносить «Кенан», с ударением на последнем слоге, но все всегда говорят «Кинен», с ударением на первом.
— В записке, которую мне передали вчера, было написано «Кен Карри».
— Да, это обычное дело. Иногда я заказываю какой-нибудь товар по телефону, и его отправляют мне на имя фирмы «Кин энд Карри», словно это какая-то адвокатская контора, которая принадлежит двум ирландцам. Так или иначе, по словам отца, финикийцы не арабы, а совсем другой народ. Это хананеяне, они существовали уже во времена Авраама. А арабы — потомки Авраама.
— Я думал, что потомки Авраама — евреи.
— Правильно, через Исаака, который был законным сыном Авраама и Сары. А арабы — потомки Исмаила, сына, которого Авраам прижил от Агари. Господи, как давно я обо всем этом не вспоминал! Когда я был мальчишкой, отец поссорился с бакалейщиком, у которого была лавка в квартале от нас, на Уин-стрит, и называл его не иначе как «это Исмаилово отродье». Господи, вот характер был у человека!
— Он еще жив?
— Нет, умер три года назад. У него был диабет, и за многие годы это отразилось на сердце. Когда я недоволен собой, то начинаю думать, не от огорчения ли он умер, что у него такие сыновья. Он надеялся увидеть Пита архитектором, а меня врачом, а вместо этого получились пьяница и торговец наркотиками. Но убило его не это. Его убила невоздержанность в еде. У него был диабет и двадцать килограммов лишнего веса. Из нас с Питом могли вырасти хоть Джонас Солк и Фрэнк Ллойд Райт[12], и все равно это бы его не спасло.
Около шести мы разработали план, и Кинен сделал первый из целой серии звонков. Он набрал номер, дождался гудка, потом набрал собственный номер и положил трубку.
— Теперь подождем, — сказал он, но ждать пришлось недолго. Меньше чем через пять минут телефон зазвонил.
— А, Филип? — сказал он. — Как дела? Отлично. Я вот почему звоню. Не помню, знакомил ли я тебя с моей женой. Понимаешь, нам тут пригрозили похищением, и мне пришлось отправить ее за границу. Мне почему-то кажется, что это связано с нашими делами, понимаешь? И вот что я сделал — нанял одного человека, который все это выяснит, вроде как профессионала. И я хочу, понимаешь, чтобы об этом знали, потому что у меня такое чувство, что эти люди взялись за дело всерьез и они, по-моему, настоящие убийцы. Правильно. Ну, в том-то и дело, старина, мы легкая добыча, у нас куча наличных, а позвать полицию мы не можем, так что для грабежа и прочего лучшей мишени не найдешь... Правильно. Я только хочу сказать, будь осторожен, понимаешь, и держи ухо востро. И передай это, понимаешь, всем, кому надо. А если услышишь про что-нибудь такое, позвони мне, понимаешь, старина? Правильно.
Он положил трубку и повернулся ко мне.
— Не знаю, — сказал он. — По-моему, единственное, в чем я его убедил, — это в том, что я на старости лет стал параноиком. «Зачем ты отправил ее за границу, старина? Почему бы просто не купить собаку или не нанять телохранителя?» Потому что ее нет в живых, кретин ты этакий, но я не хотел ему это говорить. Если об этом узнают, начнутся неприятности. А, черт!
— В чем дело?
— Что я скажу родным Франсины? Каждый раз, когда звонит телефон, я боюсь, что это кто-нибудь из ее двоюродных сестер. Родители ее разошлись, и мать уехала обратно в Иорданию, но отец все еще живет тут, а родственники у нее по всему Бруклину. Что им говорить?
— Не знаю.
— Рано или поздно все равно придется рассказать. А пока буду говорить, что она отправилась в круиз или что-нибудь в этом роде. Знаете, что они подумают?
— Что у вас нелады в семье.
— Точно. Мы только что вернулись с курорта, с какой стати ей ехать в круиз? Должно быть, у Кхари что-то неладно. Ладно, пусть думают, что хотят. На самом деле мы не сказали друг другу ни одного плохого слова, ни разу не ссорились. Господи...
12
Солк Джонас (1914-1995) — известный американский бактериолог, создатель вакцины против полиомиелита; Райт Фрэнк Ллойд (1869-1959) — знаменитый американский архитектор.