Он некоторое время помолчал, а потом ответил:
— Я стараюсь одно с другим не смешивать, понимаете? Кинен хотел, чтобы я работал на него или вместе с ним, называйте, как хотите. Но если я этим займусь, то обязательно сорвусь. Дело не в том, что зелье всегда под рукой, потому что на самом деле это не так, иметь дело с товаром приходится не часто. Дело в самой обстановке, в отношении к этому, понимаете?
— Конечно.
— Вы были правы, когда сказали про собрания. Мне хочется выпить с тех пор, как я узнал про Франси — ну, про похищение, еще до того, как они такое с ней сделали. Я бы не сказал, что был на волоске или что-нибудь вроде того, но от этой мысли нелегко отделаться. Я ее прогоняю, а она тут же возвращается.
— А вы не говорили со своим наставником?
— У меня, в сущности, нет наставника. Мне дали наставника на время, когда я только бросил, и сначала я встречался с ним довольно регулярно, но потом мы как-то разошлись. И к тому же его трудно застать по телефону. Мне надо бы найти постоянного наставника, но почему-то все руки не доходят.
— И все же надо...
— Знаю. А у вас есть наставник?
Я кивнул.
— Мы встречались вчера вечером. Обычно мы обедаем вместе по воскресеньям, вспоминаем всю прошедшую неделю.
— И он дает вам советы?
— Иногда, — ответил я. — А потом я иду и делаю, что хочу.
Когда я вернулся к себе в отель, первый, кому я позвонил, был Джим Фейбер.
— Я только что говорил о тебе, — сказал я ему. — Один приятель спросил, дает ли мне советы мой наставник, и я сказал ему, что всегда поступаю в точности, как ты советуешь.
— Тебе повезло, что Господь не разразил тебя громом тут же на месте.
— Знаю. Но я решил не лететь в Ирландию.
— Да? Вчера вечером ты как будто совсем решил лететь. За ночь передумал?
— Нет, — сознался я. — Совсем не передумал, утром пошел в бюро путешествий и умудрился достать дешевый билет на вечерний рейс в пятницу.
— Да?
— А потом, после обеда, мне предложили работу, и я согласился. Не хочешь поехать в Ирландию на три недели? Не думаю, что смогу получить обратно деньги за билет.
— Ты уверен? Обидно терять деньги.
— Ну, они предупредили меня, что деньги обратно не выдают, а я уже заплатил. Ничего страшного, я зарабатываю достаточно, чтобы расстаться с парой сотен. Я только хотел дать тебе знать, что не полечу в этот Содом и Бегорру[11].
— Я подумал, что тебе там может оказаться нелегко, — сказал он. — Вот почему я беспокоился. Здесь ты еще как-то ухитряешься не сорваться, просиживая ночи напролет со своим другом в его баре...
— Он пьет за нас двоих.
— Ну, так или иначе, как будто обходится. Но по ту сторону океана, за тысячи километров от того, что тебя поддерживает, да еще в таком беспокойном настроении...
— Знаю. Но теперь ты можешь не волноваться.
— Хотя сам для этого ничего и не сделал.
— Ну, не знаю, — сказал я. — Может, это как раз благодаря тебе. Неисповедимы пути Господни и чудеса, которые он творит.
— Ну да, — отозвался он. — Разве что так.
Узнав, что я все-таки не лечу в Ирландию, Элейн сказала, что ей очень жаль.
— Неужели ты не можешь отложить эту работу? — спросила она.
— Нет.
— Или разделаться с ней до пятницы?
— К пятнице я только за нее возьмусь.
— Жаль. Но ты как будто ничуть не огорчен.
— По-моему, нет. Во всяком случае, я еще не звонил Мику, так что не придется звонить снова, чтобы сказать, что я передумал. Честно говоря, я рад, что получил эту работу.
— Теперь тебе есть во что вцепиться зубами.
— Правильно. Именно это мне на самом деле и нужно, а не отпуск.
— И интересное дело?
Я еще ничего ей про него не говорил. Подумав немного, я сказал:
— Дело жуткое.
— Да?
— Господи, что только люди друг с другом вытворяют! Пора бы мне к этому привыкнуть, но я так и не могу.
— Хочешь мне рассказать?
— Когда увидимся. Как насчет завтрашнего вечера?
— Если только твоя работа не помешает.
— Не думаю. Я зайду за тобой около семи. Если буду задерживаться, позвоню.
Я принял горячую ванну и выспался, а утром пошел в банк и добавил семьдесят стодолларовых бумажек к своим запасам в сейфе. Две тысячи долларов я положил на свой счет, а оставшуюся тысячу сунул в задний карман брюк.
Было время, когда я тут же поспешил бы их раздать. Тогда я немало часов проводил в безлюдных церквях и, так сказать, вносил свою лепту, запихивая в первый же попавшийся ящик для пожертвований ровно десять процентов полученных наличных. Эта странная привычка прошла сама собой, когда я бросил пить. Не знаю, почему я перестал так делать, но, с другой стороны, точно так же я не мог бы и сказать, почему начал.
С тем же успехом можно было теперь сунуть в первый попавшийся ящик для пожертвований и мой авиабилет — все равно я за него ничего не получу. Я на всякий случай заглянул в бюро путешествий, и тамошний служащий подтвердил мои опасения: что деньги за билет мне действительно не вернут.
— При других обстоятельствах я посоветовал бы вам попросить врача написать справку, что полет вам противопоказан по состоянию здоровья, — сказал он. — Но тут это не поможет, потому что вы имеете дело не с авиакомпанией: мы закупаем билеты у компаний оптом, поэтому и продаем их с большой скидкой.
Он сказал, что попытается перепродать мой билет, я оставил билет ему и пошел на метро.
Весь день я провел в Бруклине. Уходя из дома на Колониал-роуд, я захватил фотографию Франсины и показывал ее всем, кому мог, в «Д'Агостино» на Четвертой авеню и в «Арабском гурмане» на Атлантик-авеню. Я предпочел бы работать по более горячему следу — шел уже вторник, а похищение случилось в четверг, — но ничего поделать теперь нельзя. Было бы лучше, если бы Пит позвонил мне в пятницу, а не ждал до понедельника, но они были заняты другим.
Кроме фотографии я показывал карточку «Доверия» со своей фамилией и объяснял, что расследую дело, связанное со страховкой. В автомобиль моей клиентки врезалась машина, которая тут же уехала, не остановившись, и она получит свою страховку быстрее, если мы сможем разыскать виновника происшествия.
В «Д'Агостино» я поговорил с кассиршей. Она припомнила Франсину — их постоянную покупательницу, которая всегда платила наличными: в нашем обществе такая привычка обращает на себя внимание, хотя среди торговцев наркотиками это дело обычное.
— И могу вам еще кое-что про нее сказать, — добавила кассирша. — Готова спорить, что она хорошо готовит.
Вероятно, мое лицо выразило удивление.
— Она никогда не покупала полуфабрикатов и всяких этих замороженных штучек. Брала все только свежее. И такая молодая, сейчас редко кто из молодежи любит готовить. Но у нее в тележке никогда не было никаких готовых обедов.
Мальчишка-посыльный тоже ее помнил и сообщил, что она всегда давала на чай по два доллара. Я спросил про фургон, и он вспомнил, что перед магазином стоял закрытый голубой фургон, который отъехал вслед за ней. Он не обратил внимания ни на марку фургона, ни на номер, но цвет помнил хорошо, и еще ему показалось, что на боку фургона было написано что-то про ремонт телевизоров.
На Атлантик-авеню припомнили больше, потому что там было на что обратить внимание. Продавщица сразу же узнала Франсину на фотографии и сказала мне, что та купила: оливковое масло, кунжутную приправу и еще какие-то совсем неизвестные мне продукты. Как ее похищали, она, правда, не видела, потому что в тот момент обслуживала другую покупательницу. Она слышала, что случилось что-то необычное, потому что вошедший покупатель рассказал, как двое мужчин и одна женщина выбежали из магазина и прыгнули в фургон. Покупатель решил, что они убегали, ограбив кассу.
До полудня я успел опросить еще несколько человек, а потом подумал, не пойти ли пообедать где-нибудь поблизости. Но вместо этого вспомнил, что советовал накануне Питеру Кхари. Я и сам не был на собрании с субботы, а сегодня уже вторник, и вечер я собирался провести с Элейн. Позвонив в межгрупповой центр «АА», я узнал, что в двенадцать тридцать будет собрание в десяти минутах хода отсюда, на Бруклин-Хайтс. Там выступала маленькая пожилая дама, такая чопорная и добропорядочная, что дальше некуда, но из ее рассказа явствовало, что такой она была далеко не всегда. По ее словам, раньше она была бездомной попрошайкой, спала в подъездах, никогда не мылась и не меняла одежду, и она снова и снова вспоминала, какая тогда ходила грязная и как ужасно от нее воняло. Трудно было представить себе, что все это происходило с той самой дамой, которая сейчас говорит, сидя за столом.
11
«Бегорра» — эвфемистическое выражение, которым в Ирландии заменяют запретную для католиков божбу «клянусь Богом» («by God»)