— Неправда, граф. Я хотя не считаю себя в числе красавиц, однако ж не желала бы потерять, по крайней мере, красоты молодости.
— Да, молодость в вас прекрасна, но вы прекраснее молодости, и однако ж, что ни день — зачем одеваетесь вы в новую прелесть? что ни бал — зачем новыми чарами преображаете вы свою красоту?
— Мои бедные прелести меняются только от моего наряда, а остальное….
— Остальное vient de soi-mème[6], — подхватил Брякушкин.
— Вы закидали нас комплиментами — сказала Софья М. — и я, право, боюсь, граф, что наконец в самом деле поверю вашей шутке о скуке однообразия в прекрасном!
— По однообразию нашего разговора, по однообразию, может быть, восхищения, с каким мы любуемся вами и которое вам надоело встречать во всех глазах и во всех приветствиях? Не скучайте хвалой света: в ней всегда есть основание правды.
— Комплимент не правда, а лесть.
— Комплимент обращается в правду, когда он относится к вам.
— Ваши правды лестны, но…
— По крайней мере, они не лесть, а выражение чистого восторга.
— И вы не скучаете однообразием его?
— Мой или, лучше, общий восторг, только однообразно обращен к одному предмету, но с каждым днем меняется и растет в объеме и форме.
Тут Александра Филипьевна подъехала ко мне и спросила:
— Что же твой опыт?
— Я не начинал его, — отвечал я. — Глаза мои видели только красоту Софьи, а уши заняты были ее разговором.
— Видно, без меня, ты как дитя без няньки. Я не хотела участвовать в разочаровании твоих задушевных тайн, не хотела служить тебе указкою в изучении азбуки сердец, предоставляя самому все видеть и поверять мысли словами. Вижу, что без меня ты ничего не узнаешь: смотри же и слушай! Взгляни в сердце твоей Софьи: видишь ли ты в источнике чувств радостное трепетание от разговора с венгерцем; взгляни на голову ее, колыбель мыслей — разве не прочитаешь ты в них разными наречиями европейскими написанное: «Граф мой; я ему нравлюсь! Он богат и знатен, прекрасен и умен! Он будет моим мужем, повезет в Вену! Там я буду жить во дворце, в знатности и богатстве». Посмотри — у ней нет ни одной мысли о тебе!
В самом деле, вслед за взглядом Александры Филипьевны легко проникнул я в глубину души и сокровенность мыслей Софьи, и с ужасом убедился в истине слов моей спутницы. Но мало того: я узнал, что сердце ее никого не любит, ни даже красивого венгерца; что оно залито эгоизмом и самолюбием. Горестно было разочарование; гнев волнами колыхал кровь и надвигал ее то к сердцу, то к голове. Я был игрушкой светской куклы; я верил взгляду, в котором была одна просьба для каждого: «Возьми меня замуж». О, Боже мой! как смешны показались мне мои мечты, моя уверенность в чистоте ее души и привязанности ко мне! Как смешон был я сам, ползая перед каменным идолом! Урок был полный, поучительный, но еще сомнение крылось в душе моей, и я невольно последовал за Софьею и ее подругами, когда они, по звуку призывного туша, встали и примкнули к рядам строившегося контраданса.
Граф танцевал с нею; я стал позади и слышал весь их разговор. Восторженный венгерец таял перед опытною кокеткою и, рассыпая перед нею чистое золото пылкого чувства, получал в обмен только позолоченную мишуру сочувствия. В его сердце я видел море счастия, в его мыслях волны цветистых дум; я узнавал себя в неопытной, но страстной речи, которая без связи вырывалась у него шепотом, под гром музыки.
— Нет, mademoiselle Sophie, вы напрасно отвергаете сочувствие душ, называя любовь чувством эфемерным, небывалым! Есть минуты восторга в жизни человека, когда он, забывая себя, родных, света, будущее, весь принадлежит любимому существу.
— Да, может быть, есть минуты, — отвечала она, — минуты летучие и скоро забытые.
— Нет! не скоро забываются минуты неземной радости; они западают в душу искрою и скоро разгораются пламенем, сожигая кровь; в них начало и конец земных мечтаний о небе, в них зерно жизни или смерти!
— Mais c’est trop pathétique pour une contredanse, monsieur le comte[7].
— Язык сердца не умеет разбирать времени и того или другого танца; он спешит пользоваться летучею минутою бальной встречи, дорожа мгновениями, как годами. И как не дорожить мне редким случаем беседовать с вами, когда вы вечно или в толпе подруг, или ангажированы на все возможные танцы.
— Раннее приглашение зависит от кавалеров.
— Но от вас зависит избрание.
— Женскому полу предоставлено только бессловно соглашаться.
— Et si je vous prendrai au mot[8] — если бы я просил вас осчастливить меня обещанием танцевать со мною мазурку?