Да... - Протянул Энтони, - жаль только, все сгорает: вечером всегда так.
А за вечером - утро, будь оно неладно, - я откупорил бутылку пива и, протянув ее Энтони, взял вторую.
У кого утро, а у кого и ночь, - Энтони прихлебнул из горлышка, - просто у нас кончились батарейки. Мы сварились.
Зачем все это нужно? Сколько будет длиться этот сраный постмодерн?!
Послушай, - сказал Энтони, - если ты - писатель, это не дает тебе права задавать идиотские вопросы.
Не говори чепухи, - я закурил следующую сигарету. - Вудсток кончился, праздник завершен - я это и без тебя знаю. А ты знаешь, за что нас будут ненавидеть идущие следом?
Ну?
За то, что мы оставляем им утреннее прокуренное похмелье. И они не станут читать наши книги и слушать нашу музыку, они пошлют нас к разэтакой-то матери и войдут к женам нашим.
И будут правы: нельзя читать и слушать одно и то же. Да говоря по-честному, Дэни, я не думаю, что это плохо. Мы сами должны стать другими...
Чтобы этот вонючий декаданс подавился сам собою, - закончил я. - Все понятно, мой генерал, мы будем действовать или умрем.
Слушай, - сказал вдруг Энтони, - я тут на днях собираюсь в Амстердам, поближе к тюльпанам. Когда я оттуда вернусь, давай напишем новый манифест в назидание нашим предкам и назло потомкам?
Не праздник, но игра?
Да, кое-что посильнее «Фауста» Гете и даже лучше, чем Гонкуровская премия. Я столько могу рассказать, но пока не буду.
Пусть все сучат ножками от восторга; это заставит вас плеваться при виде «Ментоса», когда у вас отвалится каблук, так, если бы образ жизни обитателей планеты Земля состоял бы только из карнавала всех рас, религий, времен, племен и прочих красок жизни, и все шептали бы одно слово.
Разбуженные ультразвуковыми вспышками, - заорал Энтони, вскочив на скамью остановки, как на трибуну, и размахивая бутылкой пива, - мерцанием килогерц, гигантским фотоальбомом миллионов впечатлений от палеолита до алхимии, от Египта до первой ручки «Паркер» и однофамильца саксофониста. Что делать сейчас, когда вокруг люди так редко понимают друг друга! Мы одни из тех, что говорят миру: «Спасибо!»
Я голосую «за», - крикнул я, разразившись бурными овациями.
Ну, тогда, счастливо оставаться, увидимся после Амстердама! - И он вскочил верхом на метлу.
К сожалению, после Амстердама я его уже не увидел: он не успел туда улететь.
Х Х Х
Поздний вечер. Темно и уютно. Я щелкаю пальцами: раз, два, три... раз, два, три.
Раз, два, три! - командует Дениза, - влево! Раз, два, три! Вправо!
Мы с Денизой звонко щелкая каблуками танцуем румбу, не обращая внимания на цвет светофора, окрики постовых и недоумение прохожих. Дениза улыбается, глядя вокруг и вдыхая этот пьянящий аромат сырого весеннего вечера.
24 ЧАСА В СУТКИ!
ТОЛЬКО У НАС НАСТОЯЩАЯ ВОСТОЧНАЯ КУХНЯ!
НЕ ЖЕЛАЕТЕ ПОРАЗВЛЕЧЬСЯ ВДВОЕМ?
ПИЦЦА С НАСТОЯЩЕЙ ОСЕТРИНОЙ.
МЕСТ НЕТ.
Все, что у нас осталось, так это румба и молодость.
Плевать! Нам больше и не надо!
Визг тормозов похож на новый абзац слепого текста: на перекрестке останавливается серый «Ситроен». Медленно, словно во сне, из него появляется серый костлявый карлик, в руке которого блестит ствол пистолета; маленькими угольками ненависти горят глаза. Он задыхается от злобы к самому себе.
А мы с Денизой кружимся в танце, не отвлекаясь на выстрелы и суматоху...
[1] О, вы слишком счастливы! (итал.)
[2] Благодарю! (итал.)
[3] Бесцеремонно (фр.)
[4] Розовое шампанское (англ.)
[5] Чёрт побери! (англ.)
[6] К вящей славе искусств (лат.)
[7] «Жизнь легка» (англ.) Песня Лу Рида, лидера группы «Velvet Underground».
[8] Вечная память Богу (лат.)
[9] Дерьмо! (фр.)
[10] Плаксивая мораль (фр.)
[11] Дурной тон (фр.)
[12] Памяти С. М. (лат.)
[13] Подъем (фр.)
[14] Святая простота (лат.)
[15] Эти слова принадлежат Себастьяну-Рош Николе де Шамфору, писателю и философу. Ах! Мой друг, я ухожу, наконец, из этого мира, где сердце должно разбиться, либо окаменеть (фр.)