Что же касается крепости, осаду которой мы предприняли по просьбе бельгийцев в 1832 году, то ее укрепления были возведены испанцами. Именно на эспланаде этой крепости, дабы увековечить память о битве при Йеммин-гене, герцог Альба велел поставить статую: указывая рукой в направлении города, она призывала его к послушанию, тогда как ногами попирала народ и дворянство, изображенных в виде двухголового чудовища с гербом гёзов, то есть миской и котомкой. Рекесенс, преемник герцога Альбы, велел снести эту статую, и ее зарыли в землю и засыпали мусором, но в 1577 году жители города обнаружили ее там. Ненависть к министру, поставленному Филиппом II, была столь велика, что антверпенцы накинули статуе петлю на шею, проволокли ее по улицам и разбили вдребезги.
В 1635 году уцелевшие обломки переплавили на распятие, которое теперь высится над главной дверью кафедрального собора.
ГЕНТ
Возможно, железные дороги представляют собой замечательное изобретение для коммивояжеров и чемоданов, но, бесспорно, они несут в себе гибель для всего живописного и поэтического. Если бы Стерн ехал из Кале в Париж по железной дороге, ему определенно не пришлось бы наткнуться на осла, историю которого он нам поведал; ну а если бы я отправился из Вильнёва в Мартиньи поездом, то, более чем вероятно, мне не довелось бы попасть на ту знаменитую ловлю форели в Бе, что вызвала впоследствии столь горячие споры среди ученых; и, стало быть, прощай тогда "Сентиментальное путешествие" и "Путевые впечатления", а ведь каждый согласится, что потеря эта была бы куда прискорбней, чем утрата знаменитой Александрийской библиотеки.
Однако, возвращаясь из Антверпена в Брюссель, мы узнали, что железным дорогам его величества Леопольда I вздумалось попроказничать. За два дня до этого состав из Термонда, укушенный неизвестно какой мухой, вдруг сорвался с рельсов и преспокойно двинулся по полю, после чего с необычайной ловкостью трижды перевернулся в воздухе, раскидывая по сторонам пехотный полк, который он перевозил вместе со всем его оружием и снаряжением; однако солдаты тотчас встали на ноги, отряхнулись, построились и продолжили путь пешком, сохраняя походный порядок, делавший честь их офицерам-инструк-торам. Но это еще не все: накануне пьяный мостовщик забыл свести мосты и поезд, который шел из Брюгге и которому не посчитали нужным сообщить об этом непредвиденном обстоятельстве, целиком упал бы в Лис, если бы, к счастью, не оборвалась сцепка между третьим и четвертым вагонами, так что утонувших оказалось только полдюжины, а не двести, как вполне могло бы быть; этому везению радовались все, кроме тех, кому выпала удача разместиться в трех первых вагонах.
Однако, поскольку со времени появления паровозов всякая конкуренция в области транспорта прекратилась, на следующее утро, невзирая на два эти несчастных случая, мы были вынуждены отправиться в Гент поездом, рискуя сложить свои головы в третьем по счету происшествии.
Обычно, как говорят, дорога из Брюсселя в Гент, то есть восемнадцать льё, занимает три часа: у нас на нее ушло пять. Однако нам было сказано, что поскольку два часа из этих пяти мы провели в ожидании прихода поезда из Брюгге, неподвижно сидя в своих дилижансах, то, следовательно, эти два часа мы в пути не находились и их не следует принимать в расчет. Хотя этот довод звучал не слишком убедительно, нам пришлось с ним согласиться. Впрочем, эта вынужденная остановка дала мне прекрасную возможность восхититься душевным спокойствием фламандцев. В течение этих двух часов все пассажиры оставались на местах, не выказывая ни малейших признаков скуки и даже не интересуясь, почему мы не двигаемся. Только трое или четверо французов, которых можно было опознать по их нетерпению и недостаточному, с точки зрения бельгийцев, умению изъясняться на французском языке, с жужжанием сновали каждый около своего отсека, словно шершни около пчелиного улья. Секрет бельгийского благополучия кроется в двух словах: порядок и терпение.
В любом случае, похоже, Фландрия была создана в предвидении изобретения железных дорог. Не знаю, пришлось ли срыть хотя бы один бугорок на дороге из Брюсселя в Гент. Так что окружающая местность, неизменно плоская, выглядит не очень-то живописной; зато любой самый маленький домик здесь кажется на редкость опрятным и, словно излучая счастье, радует глаз.
Прибыв в Гент, мы остановились в гостинице "Нидерланды", которая привлекает к себе внимание не только собственными достоинствами, но и памятными событиями. Как раз на ее месте стоял дом, где заключили тайный союз граф Эгмонт и Вильгельм Молчаливый.
Прежде всего я позаботился о том, чтобы меня повели на Пятничный рынок, то есть в центр старого города; именно на этой площади, или же вокруг этой площади, и развертывалась вся общественная жизнь городского населения, непрестанно воевавшего либо со своими властителями, либо со своими соседями. Графский замок, построенный в 867 году Бодуэном Железная Рука, еще возвышается или, вернее, господствует над рынком, однако к его воротам, над которыми в 1180 году Филипп, граф Фландрии и Вермандуа, построил башню, сегодня примыкают с боков два довольно невзрачных дома, левый из которых служит помещением для должностного лица, приводящего в исполнение смертные приговоры. Из-за этой пристройки, не делающей честь историческому чутью жителей Гента, замок в значительной степени утратил свой грозный облик, но затем, чтобы довершить начатое, это здание продали некоему г-ну Бризмаю, который просто-напросто превратил его в фабрику. Как говорят барышники, нет такого гордого скакуна, который не стал бы в конце концов извозчичьей клячей.
По прибытии в Гент мы были крайне удивлены огромным стечением народа, но все объяснялось одним-един-ственным словом: паровоз, который мы, сами того не ведая, опробовали первыми, именовался "Артевелде".
Это благоговение, которое жители Гента сохранили по отношению к своему защитнику, тотчас же вызвало у меня желание посмотреть, что же осталось от его заурядного дома, так прекрасно описанного Фруассаром. И потому, покинув Рыночную площадь и осмотрев старый замок графов Фландрских, я попросил отвести меня на улицу Каландр. Но взамен почтенных развалин, которые я собирался там искать, на их месте кокетливо расположился красивый домик нежно-фисташкового цвета, свежепокрашенный как все бельгийские постройки; я никоим образом не согласился бы признать его потомком столь достопочтенного пращура, если бы балкон перед окнами не украшали хорошо известный герб Якоба и герб его жены, вызывающий куда больше споров. Впрочем, если бы, несмотря на это доказательство, мои сомнения еще не развеялись, то следующая надпись (она была сделана большими буквами над низкой дверью, через которую, спустившись на несколько ступенек, входят в дом) должна была бы убедить меня:
"1Т НЕТ HUYS VAN ARTEVELDE
VERCOOPT MEN DRANK".
Что на чистейшем фламандском, на каком говорят от Остенде до Антверпена, означает:
"В этом доме,
Принадлежавшем Артевелде,
Продается выпивка".
Как видно, судьба этого места была предопределена изначально.
Но, хотя дом Артевелде разрушен, улочка, по которой Якоб пытался убежать, еще существует, и ее называют Жабьей Дырой.
Читателю следует знать (хотя, если он француз, ему это не польстит), что бельгийцы в благодарность за те услуги, какие мы оказывали их графам, в свое время называли нас жабниками, как сегодня, в благодарность за те услуги, какие мы недавно оказали их королю, они именуют нас франкотрёпами. Кличка "жабник" возникла оттого, что наши геральдические лилии, которые нам кажутся похожими на наконечники пик, им напоминают жаб. Бедные геральдические лилии, сверкавшие на доспехах Людовика Святого, на щите Филиппа Августа, на мече Дюгеклена, и представить себе не могли, что о них так дурно отзовутся.