Тогда Гранмон в последний раз подошел к Варфюзе, спокойный настолько, насколько был выведен из себя граф.
— Итак, монсеньор, вы желаете, чтобы бургомистр умер? — спросил он.
— Убейте его! Убейте его!.. — снова повторил Варфюзе.
— Хорошо, — ответил Гранмон, поклонившись.
Он вошел в дом и отправился передать приказ графа солдату, охранявшему дверь в нижнюю залу, где находился Ларюэль. Солдат вошел туда и приблизился к арестованному.
— Господин бургомистр, — произнес солдат, передавая приказ графа, — вам предстоит умереть!
— О Боже! — воскликнул Ларюэль, воздевая к небу связанные руки. — Вот награда за все услуги, которые я ему оказал.
Потом он обернулся к открытой двери, на пороге которой сгрудились трое или четверо солдат.
— Друзья мои, — обратился он к ним, — вы могли бы спасти меня.
— Увы, — ответили стражники, — мы всего-навсего простые солдаты, господин бургомистр; мы подчиняемся тем, кто дал нам оружие, и, если они прикажут нам стрелять, мы будем вынуждены стрелять.
— Но, — продолжал Ларюэль, — неужели у вас достанет мужества стрелять в беззащитного человека со связанными руками, к тому же совершенно невиновного?
Солдаты переглядывались в нерешительности, а затем один из них, покачав головой произнес:
— Господин бургомистр, мы обязаны подчиняться своим командирам. И почему только Господь не дал вам оказаться подальше отсюда!
— Да скорей же отправляйте его на тот свет! — кричал Варфюзе. — С этим надо кончать!
— Неужели мне даже не дадут исповедаться? — спросил Ларюэль.
— Там привели двух монахов, — ответил солдат, — наверное, для вас.
— Друг мой, — сказал Ларюэль, — сходите и взгляните, прошу вас.
Голос Ларюэля звучал так кротко и смиренно, что солдат тотчас же вышел и через мгновение вернулся в сопровождении одного из этих двух монахов.
— Ах, господин бургомистр, — входя, сказал монах, — какое ужасное несчастье!
— Неужели я должен умереть, отец мой? — спросил Ларюэль. — По крайней мере, найдите графа и в последний раз попытайтесь что-то сделать.
— Охотно, — ответил монах.
Он тут же вышел и отправился на поиски графа, но не добился от него ничего, кроме следующих слов:
— Господин Себастьен Ларюэль сегодня поможет нам примирить горожан с принцем.
Тогда монах бросился к его ногам и стал умолять его именем всех святых, но Варфюзе оставался непоколебим.
Монах вернулся в темницу и протянул Ларюэлю небольшое распятие.
— Молитесь Господу, господин бургомистр, — сказал он ему, — ибо только он один может сейчас вас спасти.
— Ах! — произнес Ларюэль. — У меня ведь осталось еще столько дел, которые мне предстояло совершить ради блага моих сограждан, почему же я должен умереть здесь столь недостойной смертью?
С этими словами он опустился на колени и начал свою исповедь; исповедь человека с чистой душой, вся жизнь которого была обращена к добру; и потому, когда монах дал ему отпущение грехов, слезы из глаз полились у монаха.
Ларюэль обнял доброго доминиканца, и тот удалился.
После этого трем солдатам тотчас приказали умертвить бургомистра, но они даже не двинулись с места.
Видя это, граф сказал:
— Вы что, не слышали?
— Ну да, слышали, монсеньор, — отвечал один из них. — Но лучше мы сами умрем, чем убьем человека, который не сделал нам ничего дурного!
— Гобер, — вскричал граф, обращаясь к своему лакею, — только на тебя одного я могу положиться: давай!
— Монсеньор, — ответил Гобер, в знак отрицания покачав головой, — поручите кому-нибудь другому такую работу: я не палач.
— Ну и ну, черт возьми! — промолвил Гранмон. — Столько непонятных разговоров вокруг подобного пустяка.
И, пожимая плечами, он отправился выбрать трех других солдат, уже из своей собственной команды, а затем вернулся к графу.
— Вот, монсеньор, — сказал он ему, — трое, которые вам подойдут.
Сияя от радости, Варфюзе проводил их до двери комнаты, где был заперт Ларюэль, и вручил им кошелек, набитый золотом, которое солдаты тут же поделили между собой. Ларюэль услышал звон золотых монет и понял, что ему придется покориться своей участи, ибо смерть его была уже оплачена.
В эту минуту Гранмон открыл дверь и трое солдат вбежали в комнату, словно безумные, бросились к Ларюэлю и почти одновременно нанесли ему четыре удара саблями, но у них были никуда не годные широкие короткие сабли, не позволявшие им завершить начатое, и солдат стали раздражать крики несчастного бургомистра, которого они не могли прикончить.
— Черт побери, — сказал один их них, — с таким оружием мы никогда не доведем дело до конца, тут нужна хорошая шпага!
Гранмон одолжил свою, и после второго удара, нанесенного ею в грудь, Ларюэль испустил дух.
Остальные гости по-прежнему находились в обеденной зале, и с них не спускали глаз; внезапно туда донеслись проклятия солдат и крики умирающего Ларюэля.
— Ах, предатель! — вскричал аббат де Музон. — Он приказал убить бургомистра.
В это мгновение вошли двое монахов и подтвердили ужасную новость; за ними показался Варфюзе.
— Да, — сообщил граф ошеломленным гостям, — да, господа, бургомистр мертв, но он умер, исповедавшись и раскаявшись в своих прегрешениях; он умер, отдав себя в руки Господа и попросив прощение у императора и его высочества.
— Ты лжешь! — воскликнул г-н де Музон. — Бургомистр мог принять смерть, ни у кого не выпрашивая прощение; это такому подлецу, как ты, придется выпрашивать прощение, когда придет твой смертный час.
Варфюзе собирался ответить на этот выпад, но тут Гранмон опустил руку на плечо графа и шепотом сказал ему несколько слов. Услышав их, граф побледнел и поспешно ушел вместе с Гранмоном; через мгновение Гран-мон вернулся и позвал каноников Керкхема и Ниса; оба вышли, сами не понимая, зачем их позвали, и оставив в таком же неведении остальных гостей.
Слова же, сказанные Гранмоном графу, заключали в себе известие, что в городе начались какие-то волнения; и в самом деле, там распространился слух, что испанские солдаты (а народ всегда относился к этим чужестранцам с недоверием) переплыли Маас возле церкви святого Иоанна и на глазах у кого-то из горожан вошли через заднюю дверь в дом Варфюзе. Один из родственников бургомистра, оказавшийся среди тех, кто обсуждал эти события, вспомнил, что в этот день Ларюэль должен был обедать у графа, и предположил, что солдаты могли быть позваны им, чтобы похитить Ларюэля; он поделился своими подозрениями с теми, кто его окружал; они посчитали его страхи вполне обоснованными и кинулись на площадь Святого Иоанна, где стоял дом Варфюзе, а поскольку уже довольно долгое время оттуда доносился сильный шум, то возле дома скопилась к этой минуте кучка горожан, задававшихся вопросом, что же там происходит, и это послужило новым указанием на то, что в этом подозрительном доме творится нечто странное; так что кузен Ларюэля тотчас принялся изо всех сил колотить в дверь. На пугающий грохот дверного молотка к двери прибежал сам Гранмон и через маленькое окошко спросил, чего хотят посетители.
— Мы хотим узнать, — сказал кузен Ларюэля, продолжая стучать, — здесь ли находится господин бургомистр?
— Разумеется, он здесь, — ответил Гранмон. — И что дальше?
— Дальше? Мы хотим с ним поговорить, откройте.
— О, это меняет дело, — продолжал бывший монах, — ключ от двери имеется только у графа, и я пойду его поищу; подождите.
Поскольку во всем этом не было ничего особо успокоительного, горожане, хотя и принялись ждать, как их просили, тем не менее разослали во все концы города гонцов с вестью, что бургомистр в опасности.
И вот как раз тогда Гранмон пошел за графом.
Они вдвоем подошли к двери, и Варфюзе сам открыл ее, впустил в дом родственника Ларюэля и четверых других горожан и спросил, что привело их к нему.
— Простите нас, господин граф, — сказал родственник бургомистра, — но ходят слухи, что несколько испанских солдат проникли в ваш особняк, и потому у нас появились опасения за безопасность бургомистра.
— Успокойтесь, господа, — ответил Варфюзе, — солдат вызвал я сам.
— Но с какой целью, господин граф? — спросили горожане. — Вам же известно, что справедливо или нет, но мы всегда считали их своими недругами.