Мой визит был завершен.
Я тотчас же сел в карету, и мы тронулись в путь.
ДРАХЕНФЕЛЬС. КОБЛЕНЦ
Оказавшись за пределами Бонна, мы поехали по живописной дороге между берегом Рейна и подножием горной гряды, на которой рассыпаны деревни, замки и виллы. Слева от нас, на обочине дороги, виднелась небольшая часовня, носящая название Хох-Кройц ("Высокий крест"). С этой часовней, великолепнейшим образцом готики, не связано ни одно предание: это всего лишь свидетельство набожности монсеньора Вальрама Юлихского, архиепископа Кёльнского, моего давнего знакомого, фигурирующего в романе "Графиня Солсбери".
Именно отсюда открывается с самого выгодного угла зрения изумительный вид на живописные руины Годес-берга. Выехав из этой деревни, мы повернули налево на небольшую боковую дорогу, которая через несколько минут привела нас к деревне Рюнгсдорф на берег Рейна, и увидели там лодки, поджидавшие путешественников; спустя еще несколько минут нас перевезли в Кёнигсвинтер, небольшой живописный городок, стоящий на противоположном берегу. Мы поинтересовались, когда здесь будет проходить пароход, и нам ответили, что он появится в полдень. Таким образом, у нас оставалось в запасе около пяти часов — времени было более чем достаточно для осмотра развалин Драхенфельса.
Поскольку нас никак нельзя было принять за скалолазов, то, едва ступив на твердую землю, мы были атакованы целым роем ослов, их погонщиков и погонщиц, которые окружили нас и принялись восхвалять достоинства своих верховых животных. Один из этих скакунов подкупил нас контрастом между роскошью своего седла и непритязательностью своей клички: он звался Гансик. Хозяин поклялся от имени животного, что его подопечный ни при каких обстоятельствах не ляжет на землю и не станет подходить слишком близко к обрыву. Приняв в расчет эти два обещания, наша спутница доверила ему свою жизнь.
Гансик сдержал слово, поэтому я с полным основанием могу рекомендовать его прекрасным путешественницам со всего света, которые не имеют намерения оказаться на дне какого-нибудь оврага.
Спустя примерно три четверти часа подъема по живописной тропе, опоясывающей гору, мы достигли первой вершины и обнаружили там постоялый двор и обелиск. Гансик направился прямо к первому, я — ко второму, поэтому в отношении сведений, касающихся постоялого двора, я вынужден отослать читателя к Гансику. Что же касается обелиска, то он воздвигнут здесь в память о переправе через Рейн прусской армии.
На четырех сторонах его основания сделаны следующие надписи:
Честь и слава Всевышнему!
Мир и свобода отчизне!
Слава павшим героям!
От ландштурма Семигорья дань уважения героям.
Как видно, в четверостишии, сделанном ландштурмом Семигорья, больше патриотизма, чем творческой выдумки; похоже, что представители ландштурма непременно хотели сами сочинить этот образчик поэзии, а ландштурм, как известно, это прусская национальная гвардия.
От этой первой площадки к вершине Драхенфельса ведет живописная извилистая дорожка, посыпанная песком, наподобие тех, какие бывают в английских парках. Сначала вы поднимаетесь к первой квадратной башне, в которую можно лишь с немалым трудом пролезть через расщелину; за ней идет круглая башня: она полностью разворочена временем, и проникнуть в нее легче. Эта башня стоит на Драконовой скале. Название "Драхен-фельс" восходит к старинной легенде времен Юлиана Отступника. В пещере, которую еще и сегодня показывают на полдороге к вершине, некогда поселился огромный дракон, настолько пунктуальный в отношении своих трапез, что если ему забывали доставлять каждый день в условленное место какого-нибудь пленника или преступника, то он спускался в долину и пожирал первого попавшегося прохожего. Разумеется, сам дракон был неуязвим.
Все это происходило, как уже было сказано, в те времена, когда Юлиан Отступник привел свои легионы на берега Рейна и встал там лагерем. И вот римские воины, которым не более, чем местным жителям, хотелось быть съеденными, воспользовались тем, что они находились в состоянии войны с какими-то окрестными племенами, и, благодаря этому, без всяких жертв со своей стороны кормили чудовище. Среди их пленников оказалась девушка такой дивной красоты, что из-за нее поспорили два центуриона, а поскольку ни тот, ни другой не собирались ее уступать, они чуть было не убили друг друга; и тогда военачальник решил, что во имя их примирения следует отдать эту девушку на съедение дракону. Все восхитились мудростью подобного решения, которое кое-кто даже сравнивал с решением царя Соломона, и готовились насладиться зрелищем.
В назначенный день девушку, одетую во все белое и увенчанную цветами, привели на вершину Драхенфельса и привязали к дереву, как Андромеду к скале; однако она попросила оставить ее руки свободными, и ей не смогли отказать в такой небольшой просьбе.
Как мы уже сказали, чудовище вело чрезвычайно размеренную жизнь и обедало, как и сегодня обедают в Германии, от двух до половины третьего пополудни. И потому в тот самый момент, когда все ожидали появления чудовища, оно выползло из своей пещеры и поднялось, то волоча брюхо по земле, то взлетая в воздух, к тому месту, где ему всегда оставляли пищу. В тот день дракон выглядел еще более свирепым и голодным, чем обычно. Накануне то ли по какой-то случайности, то ли из утонченной жестокости ему подали на обед старого пленника-варва-ра, у которого только и было, что кожа да кости, и которого невозможно было прожевать; так что, учитывая вдвойне возросший аппетит дракона, зрители надеялись получить двойное удовольствие. Само же чудовище при виде того, какую лакомую жертву ему поднесли, взревело от удовольствия, стало бить в воздухе чешуйчатым хвостом и кинулось к ней.
Но, когда дракон уже был готов схватить девушку, она, будучи христианкой, сняла с груди крест и показала его чудовищу.
Увидев Спасителя, чудовище застыло в оцепенении, а потом, понимая, что с этим ему не совладать, поспешно уползло к себе в пещеру, издавая жуткий свист.
Впервые народ увидел, что дракон спасается бегством. И потому, пока одни кинулись к девушке, чтобы развязать ее, другие бросились вдогонку за драконом и, преисполнившись храбрости при виде его испуга, набросали у входа в пещеру кучу вязанок хвороста, сверху насыпали серу, налили терпентинную смолу и все это подожгли.
В течение трех дней гора, подобно вулкану, извергала пламя; в течение трех дней было слышно, как бьется в своем логове дракон, издавая свист; наконец, свист стих: чудовище было зажарено.
Еще сегодня в пещере видны следы огня, а каменный свод, обожженный пламенем, крошится, стоит только до него дотронуться.
Понятно, что это чудо весьма способствовало распространению христианской веры. В конце IV века на берегах Рейна уже насчитывалось большое число ярых приверженцев Христа.
Пока я любовался изумительным пейзажем, разворачивающимся на расстояние в двадцать пять льё вокруг Дра-хенфельса, самой высокой вершины Семигорья, владелец Гансика указал мне на небольшую черную точку на Рейне, далеко за Бонном, примерно в четырех-пяти льё отсюда: с такого расстояния она казалась почти неподвижной, но с помощью подзорной трубы я признал в ней наш пароход, этого новоявленного дракона, который двигался, изрыгая дым и пламя из своей разверстой пасти и ударяя по воде своими железными крыльями. Мы стали спускаться с горы, Гансик припустил что было сил, и мы вовремя прибыли в Кёнигсвинтер.
На пароходе я встретил двух своих знакомых англичан — так называемого студента сорока пяти лет и его друга милорда С…, безутешного вдовца, о котором я уже рассказывал в предыдущей главе, посвященной Бонну; они вместе поднимались вверх по Рейну в Майнц, чтобы посмотреть, как продвигается работа над надгробием миледи С…
Кроме них, на пароходе был еще голландец, который по обычаю своей страны путешествовал вдвоем со своей невестой. Это замечательный голландский обычай, и разрешение путешествовать вместе, которое обрученные получают от своих родителей, весьма напоминает манеру приучать рыбу к воде. Поскольку путешествие — это та жизненная ситуация, в которой как нигде больше проявляются как хорошие, так и дурные привычки, то за одно лишь плавание вверх по течению Рейна от Нимвегена до Страсбурга будущие супруги успевают узнать характер друг друга так, как если бы они прожили уже десять лет вместе. Если молодой человек и девушка подходят друг другу, они возвращаются рука об руку к своим дедушкам и бабушкам, которые дают им свое благословление и женят их. Если же они друг другу не подходят, то расстаются и возвращаются домой порознь, на разных пароходах, а потом отправляются в новое плавание: жених с новой невестой, невеста — с новым женихом. Вследствие подобного хитрого приема редко случается так, чтобы после седьмого или восьмого путешествия две половинки единой души, которые, согласно Платону и г-ну Дюпати, пытаются отыскать друг друга, не соединились бы.