Журдан лишь кивнул в знак согласия, ибо говорить у него не было сил; он принял на себя командование арьергардом и велел перенести Марсо в Альтенкирхен.
Армия прошла теснину, не понеся потерь. Вечером Журдан вернулся в Альтенкирхен; он вызвал хирургов и узнал от них, что никакой надежды спасти Марсо нет и, более того, малейшее движение может ускорить его кончину. Журдан вошел в комнату, где лежал раненый, и при виде бледного и умирающего, но как всегда спокойного и улыбающегося Марсо, не смог сдержать слез — он, старый солдат, прошедший через столько войн и столько раз видевший, как вокруг него падают на поле боя люди. Марсо сделал усилие и протянул руку к тем, кто его окружал.
— Друзья мои, — сказал он, — вы чересчур сильно скорбите обо мне. Разве мне есть на что жаловаться? Разве я не счастлив? Я умираю за нашу отчизну.
На следующее утро нужно было покидать Альтенкир-хен; это были страшные минуты. Нелегко далось Журдану решение оставить Марсо во власти противника; но было совершенно очевидно, что никто на свете не в состоянии вернуть его к жизни. Журдан написал письмо австрийским генералам, препоручая им Марсо. Затем французская армия ушла из города, оставив возле его смертного ложа двух штабных офицеров, двух хирургов и двух гуса-ров-ординарцев.
Через два часа после отступления французской армии доложили о прибытии генерала Гаддика; это был командующий австрийским авангардом.
Вслед за генералом Гаддиком появился генерал Край, ветеран неприятельской армии.
Наконец, чтобы оказать умирающему молодому офице-ру-республиканцу все мыслимые почести, вслед за генералом Краем появился эрцгерцог Карл собственной персоной. Он привел своего личного хирурга, чтобы тот действовал сообща с французскими коллегами.
Но все было тщетно. Марсо скончался 21 сентября 1796 года в пять часов утра, и офицеры неприятельской армии оплакивали его так же, как накануне его оплакивали собственные товарищи.
После Баярда такое случилось впервые.
Едва Марсо испустил дух, как остававшиеся подле него офицеры обратились к эрцгерцогу с просьбой передать тело генерала товарищам по оружию, и эрцгерцог не только позволил это, но и приказал, чтобы тело умершего сопровождал до Нойвида многочисленный отряд австрийской кавалерии. Затем он попросил как о любезности сообщить ему день, когда состоится погребение Марсо, чтобы имперская армия могла присоединиться к республиканской и воздать ему последние почести.
Спустя четыре дня эрцгерцога Карла уведомили, что похороны Марсо состоятся на следующий день.
Тогда имперская армия заняла позицию на правом берегу Рейна, в то время как республиканская — на левом, и военные действия были приостановлены на весь день.
Французы и австрийцы развернули свои орудия, и во время похоронной церемонии вражеские пушки вторили залпам французских пушек.
Марсо был похоронен перед фортом, который вплоть до 1814 года носил его имя, а затем стал называться фортом Петерсберг, или фортом императора Франца. Памятник ему представлял собой усеченную пирамиду высотой в двадцать футов, которая была поставлена на саркофаг и на верху которой стояла урна с сердцем Марсо. На урне сделали надпись: "Шс cineres; ubique nomen" ("Прах его здесь, имя его повсюду".)
На четырех сторонах памятника среди прочих надписей можно было прочесть следующее:
Здесь покоится Марсо, уроженец Шартра в департаменте Эр-и-Луар. Солдат в XVI лет, генерал в XXII года, он умер, сражаясь за родину, в последний день IVгода Французской республики, на двадцать шестом году жизни.
Кем бы ты ни был, другом или недругом этого молодого героя, почти прах его.
* * *
Армия Самбры-и-Мёзы после отступления из Франконии покинула Лан; генерал Марсо командовал правым флангом; ему было поручено прикрывать дивизии, шедшие колонной в Альтенкирхен, в третий дополнительный день IVгода.
* * *
Он был смертельно ранен пулей, когда отдавал распоряжения по выходе из леса Хёхштенбах. Его перевезли в Альтенкирхен, где по причине его тяжелого состояния он был оставлен в надежде на великодушие врага. Он скончался на руках нескольких французов и австрийских генералов на XXVI году жизни.
* * *
Он одерживал победы на полях сражений Флёрюса, на берегах Урта, Рура, Мозеля и Рейна. — От армии Самбры-и-Мёзы ее отважному генералу Марсо.
* * *
"Я отдал бы четверть своей крови, лишь бы вы позаботились о моем пленнике, хотя мне известно, что император, мой властелин, не встречал во время своих войн более опасного и более несносного противника".[38]
("Записки о рыцаре Баярде"),
Не прошло и года, как его друг генерал Гош присоединился к нему и лег в соседней могиле; но ему посчастливилось меньше: он был отравлен.
Двум этим генералам, каждый из которых командовал тремя армиями и прославился на весь мир, на двоих было всего пятьдесят четыре года.
В марте 1817 года офицер инженерных войск прусской армии, руководивший строительством новых укреплений форта Петерсберг, решил, что памятник французскому генералу мешает осуществлению его проекта, и приказал снести его; но слухи об этом святотатстве дошли до прусского короля, и он приказал установить памятник снова, теперь уже на равнине. И тогда две гробницы объединили в одну.
Так последний раз почтили память генерала Марсо.
САНКТ-ГОАР
В шесть утра судовой колокол стал созывать пассажиров на борт; поднявшись туда, я увидел уже бодрствующего г-на Леруа, который как собственник и в то же время управляющий хотел лично представить нас капитану, чтобы, если нам вдруг вздумается сойти на берег там, где нет причала, в наше распоряжение была бы предоставлена лодка. Кроме того, он принес прелестный альбом с видами Рейна, вручив мне его на память о прекрасном крае, который я только что посетил.
Я потерял из виду двух своих англичан: наверное, в это время они уже прибыли в Майнц, ибо, вместо того чтобы, подобно мне, выйти в Кобленце, они продолжили путешествие, подталкиваемые желанием увидеть, как продвигается работа над надгробием славной миледи. Но зато я вновь обнаружил двух обрученных из Голландии, которые с влюбленным видом, держась за руки, прижимались друг к другу на глазах у всех пассажиров; они совершили паломничество в Роландсек и вернулись оттуда, до краев переполненные нежностью друг к другу. По крайней мере, так мне с игривым видом сказал жених, в то время как невеста стояла, потупив взор и изо всех сил стараясь зардеться от смущения.
Когда отплываешь от Кобленца, то справа, стало быть на левом берегу реки, замечаешь едва ли не самые красивые руины, какие есть на берегах Рейна: это замок Штольценфельс. Тем не менее эти развалины, принадлежащие городу Кобленцу, в течение почти двух лет были выставлены на продажу за десять луидоров, но ни у кого из путешественников не возникло желания их купить; и тогда городской совет преподнес их в дар наследному принцу. Поскольку наследный принц по натуре художник и обладает отменным вкусом, он оценил подарок, распорядился восстановить и обставить в готическом стиле один из лучших тамошних залов, поставил туда сторожа и разрешил иностранцам осматривать замок; с этого времени англичане делали попытки приобрести его, предлагая до 1 000 фунтов стерлингов. Напротив находится замок Ланек, который высится над одноименной речкой, впадающей неподалеку в Рейн, а чуть поодаль — Оберланштейн, ощетинившийся шпилями башен и похожий на старинную феодальную твердыню.
Чуть дальше перед вами предстает городок Рене, где прежде стоял знаменитый Королевский трон, который был разрушен в 1802 году французами и на местонахождение которого сегодня указывают только четыре небольшие камня примерно в четырехстах шагах ниже города, различимые с середины Рейна; именно там, в Кё-нигсштуле, собирались рейнские курфюрсты, чтобы обсуждать интересы Германии, а построен он был на этом месте потому, что здесь соприкасались, словно лучи звезды, земли четырех курфюрстов. Оттуда открывался вид одновременно на четыре городка: Ланштейн на земле Майнцского курфюршества, Капеллен — Трирского, Рене — Кёльнского и, наконец, Браубах — ленное владение Пфальца. Напротив, на противоположном берегу Рейна, стоит небольшая часовня, где в 1400 году курфюрсты, завершив обсуждение в Кёнигсштуле, объявили императора Венцеслава низложенным.