При этих словах Карл услышал, как Ардерих встает с постели и берет в руки меч. Он тотчас отступил в глубь комнаты и при свете луны увидел, как Ардерих прошел мимо него. Карл стоял в своем углу, проклиная карлика, и на всякий случай держа руку на гарде кинжала.
Через минуту хозяин вернулся.
— Ну, — спросила жена, — что там произошло в конюшне?
— Да ничего, — ответил Ардерих, — но вот уже три или четыре ночи подряд мне не спится.
— А не спится тебе потому, наверное, что ты что-то замышляешь?
— Это так, — ответил владелец замка.
— И что же ты замышляешь?
— Теперь я могу тебе это сказать, — ответил Ардерих, — потому что уже почти настал тот день, когда наш план должен осуществиться. Завтра я и одиннадцать других графов, баронов и сеньоров собираемся убить короля Карла, потому что он не дает нам быть у себя полновластными хозяевами, а мы устали сносить это и не желаем больше терпеть.
— Ну-ну! — тихо произнес Карл Великий.
— Боже мой! — в отчаянии воскликнула хозяйка замка. — Но если ваш заговор провалится, вы все пропали.
— Этого не может быть, — ответил ей муж, — мы связаны между собой самой страшной из клятв; завтра, приглашенные вместе с остальными на сейм, мы войдем во дворец, не вызывая ни у кого подозрений; мы будем хорошо вооружены, а он будет безоружен; мы окружим его трон, нанесем ему удары, и он падет мертвым.
— А кто еще участвует в заговоре?
— Вот этого я не могу сказать даже тебе; но наша клятва, подписанная кровью, находится здесь, в соседней комнате: она спрятана в шкатулке, стоящей на столе.
Карл протянул руку: шкатулка стояла именно там, где указал Ардерих.
— Ах! — воскликнула хозяйка замка. — Дай-то Бог, чтобы все это хорошо кончилось!
— Аминь, — произнес владелец замка.
И он опять уснул; еще какое-то время раздавались вздохи его жены, но скоро ее тихое и ровное дыхание присоединилось к храпу мужа: оба они были охвачены крепким сном.
Тогда Карл взял шкатулку, положил ее под мышку, прошел через все залы, спустился по лестнице и вышел во двор. Там он увидел карлика, который барахтался на спине боевого коня владельца замка; конь ржал и бил копытами о землю, словно считая недостойным для себя подчиняться столь жалкому наезднику. Но славный император вспрыгнул на коня, и, как только тот ощутил на себе тяжесть мужчины и понял, с каким опытным наездником ему приходится иметь дело, он сразу же сделался кротким, как овечка. Тогда Карл схватил карлика за ворот, посадил позади себя и поскакал галопом.
Прибыв в свой замок, Карл Великий открыл украденную им шкатулку и нашел там клятву двенадцати заговорщиков, подписанную их кровью. Тотчас же он разбудил стражу и приказал, чтобы на одном из дворов поставили одиннадцать виселиц обычного размера, а двенадцатую выше, чем остальные, и велел наверху каждой виселицы прибить табличку с именем одного из двенадцати заговорщиков, причем на самой высокой — имя главного заговорщика, Ардериха.
Затем, поскольку в замок вели два входа, он приказал впускать всех приглашенных баронов через одну дверь и вести их через примыкавший к ней двор, а заговорщиков впускать через другую дверь и отводить во двор, где были установлены виселицы.
Все было исполнено согласно приказу Карла Великого, так что, увидев всех собравшихся баронов, он рассказал им о затевавшемся против него заговоре, показал им клятву, подписанную кровью двенадцати заговорщиков, и спросил их, какую кару те заслуживают; и все бароны единодушно ответили, что заговорщики заслуживают смерти.
Тогда Карл Великий велел открыть окна, выходящие на второй двор, и бароны увидели двенадцать заговорщиков, повешенных на двенадцати виселицах.
И в память о небесном видении, которому он был обязан жизнью, Карл Великий назвал дворец, где ему явился ангел, Ингельгейм, или Дом ангела.
Стоит подняться выше Ингельгейма, как горы исчезают, долина расширяется почти насколько хватает глаз, а Рейн разливается, как огромное озеро. За спиной у вас остается самая живописная его часть, слева вы видите замок Бибрих, а перед собой, на самом горизонте, город Майнц, словно преграждающий течение реки.
Бибрих — это резиденция герцога Нассау. Утром того самого дня, когда мы проплывали мимо замка герцога, его высочество прибыл туда после собрания сейма, длившегося всего час, поскольку монарх открыл и закрыл его в течение одной речи. Вот это краткое приветствие, с которым он обратился к палатам сейма:
"Господа! Нас в герцогстве Нассау примерно триста пятьдесят тысяч душ.
Со времен римлян и до наших дней мои предшественники и предшественники моих предшественников издали примерно триста пятьдесят тысяч законов, то есть по одному закону на человека, что мне кажется вполне достаточным. Поэтому советую вам придерживаться наших старых законов, а не сочинять новые.
Что же касается моего цивильного листа на этот год, то, поскольку у меня еще осталось около половины той суммы, за которую вы проголосовали в прошлом году, нет смысла заниматься этим вопросом до наступления следующего года.
Засим, господа, молю Господа, чтобы он хранил вас под своей святой защитой".
И с этими словами собрание сейма было закрыто.
Так на деле осуществляется в Германии парламентский образ правления.
Через десять минут, миновав Бибрих, мы пришвартовались к причалу в Майнце.
По прибытии туда мы первым делом посетили Плацпа-радную площадь, где недавно поставили памятник Гутенбергу, отлитый в Париже по модели Торвальдсена. Мне очень жаль изобретателя книгопечатания: он явно заслуживал большего и немного выиграл, сменив песчаник на бронзу.
Впрочем, мне следует поставить себе в упрек, что я тоже содействовал появлению на свет этого посредственного творения. Когда все меры поощрения, какие обычно оказывают на подписчиков, были исчерпаны, возможно, еще и потому, что итог подписки был неосмотрительно предан гласности, оставался еще недостаток в 8 000 франков; и тогда кому-то пришла в голову мысль дать представление, сбор от которого пойдет на покрытие этой суммы, и выбор пал на французскую пьесу, незадолго до этого переведенную на немецкий язык. Пьеса эта называлась "Кин".
Сбор превысил на две тысячи франков дефицит, который он должен был восполнить, что, само собой разумеется, следовало приписать патриотизму жителей Майнца.
Я трижды обошел статую, чтобы укрепиться в своем мнении, и вернулся в гостиницу, полностью в нем утвердившись.
Два часа спустя мы ехали по направлению к Франкфурту.
ФРАНКФУРТ
Неоценимое преимущество немецких дорог состоит в том, что, когда едешь по ним, спится лучше, чем на постоялых дворах. Поэтому, выехав из Майнца, я воспользовался превосходным состоянием здешних дорог, чтобы вознаградить себя за ужасное устройство здешних кроватей. Ведь начиная с Бонна я не сомкнул глаз.
Не помню, в котором часу мы приехали во Франкфурт. Я проснулся внезапно, разбуженный австрийцем, который теребил меня за плечо, требуя предъявить документы. С тех пор, как с одним из них приключилась неприятная история, австрийцы неумолимы в том, что касается паспортов.
Вольный город Франкфурт, который в своем качестве вольного города состоит под охраной одного прусского и одного австрийского полков, через посредство двух своих бургомистров изъявил желание, чтобы был арестован знаменитый вор, который во время осенней ярмарки демонстрировал свое мастерство в ущерб как местным жителям, так и приезжим. И поскольку ярмарка подходила к концу, а вор, несмотря на все усилия полиции так и не был пойман, часовые получили приказ усилить надзор и заставлять всех, кто покидает город, проходить через караульное помещение, чтобы можно было внимательнейшим образом удостовериться в том, что их паспорта в порядке, а описание, приведенное в паспорте, совпадает с внешностью, ростом и особыми приметами владельца; приняв эти меры и отдав распоряжения начальникам обоих полков, городские власти, удовлетворенные собственной прозорливостью, спокойно улеглись спать.
Но с вором дело обстояло иначе: бедняга был чрезвычайно обеспокоен, поскольку природа наградила его весьма примечательной внешностью, сделав таким образом затруднительным пользование паспортом, выписанным для кого-нибудь другого, а не для него самого. Тем не менее он пересмотрел все свои документы; однако среди пяти или шести имевшихся в его распоряжении паспортов не нашлось ни одного, который удовлетворил бы его настолько, чтобы он рискнул пройти с ним проверку в караульном помещении. И тогда вор решил идти без паспорта, как простой горожанин, вышедший на прогулку.