— Вы просите в жены мою дочь? Ну что ж, она ваша, но с одним условием: прорубите в горах дорогу, по которой можно будет подняться верхом вплоть до самого замка, ибо я начинаю стареть и мне тяжело идти в гору пешком.
— Это непросто, — сказал Заген, — ну да все равно! Мои рудокопы — лучшие во всем Таунусе, и я возьмусь за это. Сколько времени вы мне даете?
— Даю вам срок до завтрашнего утра, до шести часов.
Загену показалось, что он ослышался.
— До завтрашнего утра?! — повторил он.
— Ни часом больше, ни часом меньше; завтра утром приезжайте верхом просить руки моей дочери, причем по дороге, по которой я мог бы сопроводить ее верхом в церковь, и Эрмангарда будет вашей.
— Но это невозможно! — воскликнул Заген.
— Для любви все возможно, — со смехом ответил старик. — Итак, до завтра, зять мой.
И он закрыл дверь перед носом несчастного рыцаря.
Заген в задумчивости стал спускаться по опасной тропинке: даже продвигаясь по ней пешком и с великими предосторожностями, трудно было избежать риска сломать себе шею. По пути он то и дело ударял по камням лезвием своего меча, и то, что он видел, казалось ему настоящим проклятием. Гора была сложена из самых твердых пород, из настоящего гранита древнейшей формации.
Так что лишь для очистки совести и чтобы ему не в чем было себя упрекнуть, он направился в сторону своих копей. Подойдя к штольне, он позвал своего старшего рудокопа.
— Вигфрид, — сказал он ему, — ты всегда похвалялся передо мной, называя себя самым умелым среди своих собратьев по ремеслу.
— Я и сейчас могу этим похвалиться, монсеньор, — ответил Вигфрид.
— Хорошо, сколько времени тебе понадобится, чтобы, собрав всех своих рабочих, прорубить от подножия Фаль-кенштейна до его вершины дорогу, по которой можно было бы проехать к замку верхом?
— Ну, — сказал рудокоп, — любому другому потребовалось бы полтора года, я же сделаю это за год.
Рыцарь вздохнул и даже не ответил. Потом он знаком велел старому рудокопу возвращаться к работе и остался сидеть, размышляя, перед входом в штольню.
Он погрузился в столь глубокую задумчивость, что не заметил, как настал час отдыха и все рабочие покинули копи.
Вскоре опустился вечер, а с ним пришло то время суток, когда день еще не угас, а ночь еще не наступила и когда туман, словно облако, поднимается от земли к небу, чтобы затем выпасть росой; но рыцарь видел лишь одно: неприступный замок Фалькенштейн, терявшийся в сказочной дымке, которая окутывала луга.
Внезапно он услышал, что кто-то зовет его по имени, и оглянулся. На верху лестницы, ведущей из нижней штольни наружу, стоял крошечный, высотой в локоть, старичок, волосы и борода которого поседели от времени, но глаза блестели, как у молодого человека.
— Рыцарь Заген! — снова произнес гном.
— Что тебе нужно от меня? — спросил рыцарь, с удивлением глядя на это странное видение.
— Я хочу предложить тебе свои услуги, ибо слышал, о чем ты спрашивал старого рудокопа.
— И что же дальше?
— Я слышал и то, что он тебе ответил.
Рыцарь вздохнул.
— Это славный малый, который хорошо знает свое ремесло, — продолжал гном, — но я-то знаю его еще лучше.
— И сколько же времени тебе потребуется, чтобы проложить дорогу?
— С помощью моих товарищей, разумеется?
— С помощью твоих товарищей.
— Мне потребуется один час.
Рыцарь вскричал от радости:
— Один час! Так кто же ты такой?
— Я старший над кобольдами, которые обитают в недрах гор.
Рыцарь перекрестился.
— О, ничего не бойся, — сказал гном, — мы не вредим людям и не прокляты Богом; мы — одно из невидимых колец, соединяющих землю с небом, однако мы так же высоко стоим над людьми, как люди стоят над животными, и обладаем множеством способностей, которые неведомы подобным тебе.
— И среди этих способностей есть и та, что позволяет проложить дорогу за один час?
— Да, но ты ведь знаешь, ничто не делается даром.
— Что ты имеешь в виду? — обеспокоенно спросил рыцарь.
— Я всего-навсего говорю с тобой на языке, принятом у людей.
— Хорошо. Проси, чего хочешь, и я дам тебе все, что в человеческих силах и что не подвергнет опасности спасение моей души.
— Прикажи, чтобы сегодня же прекратили работу в шахте Святой Маргариты, которая находится уже так близко от моего подземного дворца, что я со своей кровати слышу, как стучат молотами твои рабочие. Я не требую от тебя большой жертвы, ведь ты, должно быть, уже заметил, что жила там иссякает и руда становится бедной.
— И это все?! — вскричал рыцарь.
— Ничего больше, — сказал гном, — и к тому же я возмещу тебе убытки: копай слева от шахты, там, где увидишь лошадиную голову, и ты найдешь две обильные жилы, какие могут обогатить даже короля.
— Тысяча благодарностей, — сказал рыцарь. — С завтрашнего дня ты будешь спать спокойно.
— Обещаешь?
— Слово рыцаря! А ты?
— Слово кобольда!
— А что я должен теперь делать?
— Ничего, иди спать, мечтай о своей красавице, а завтра в пять утра садись на коня — дорога будет готова.
И с этими словами старичок исчез, словно у него под ногами провалилась лестница и он упал в шахту.
Рыцарь вернулся домой, позвал Вигфрида, приказал ему изменить с завтрашнего дня место проведения работ и с нетерпением стал ждать утра.
Когда наступила ночь, он вышел на балкон, откуда открывался вид на Фалькенштейн, и, поскольку тот находился примерно в полульё от него, ничего не услышал, но зато увидел множество слабых огоньков, двигавшихся вверх и вниз по склонам горы, причем их было так много, что они напоминали рой светлячков.
Ну а старый граф фон Фалькенштейн, напротив, услышал сильный шум и подбежал к окну, но ничего не увидел; ему показалось, что тысячи рудокопов роют подножие горы; он слышал, как стучит молот, как вгрызается в землю кирка, как перекатываются камни, и сказал себе:
"Это принялся за работу мой зять. Завтра, когда рассветет, посмотрим, что он успел".
И он преспокойно улегся в ожидании рассвета.
В шесть часов утра его разбудило ржание лошади, и в то же время в спальню радостно вбежала его дочь с криком:
— Отец, отец, дорога проложена, а вот и рыцарь Куно фон Заген, приехавший к вам на своем боевом коне.
Но старый граф не мог поверить в то, что сказала его дочь, и захохотал, пожимая плечами. Однако, услышав во второй раз ржание скакуна, он встал и подошел к окну.
Рыцарь находился во дворе, гарцуя на самом красивом и самом горячем из своих парадных коней. В эту минуту часы на замке пробили шесть.
— Граф, — сказал рыцарь, приветствуя старого сеньора, — надеюсь, вы сдержите свое обещание столь же честно, сколь точно я прибыл к вам на свидание, и сегодня же, по пути в церковь, опробуете дорогу, которую по моему приказу проложили этой ночью.
— Главное для дворянина — его слово, а мое слово дано, — ответил старый граф. — И если дорога и вправду существует, как вы говорите, то моя дочь ваша.
В тот же день из замка Фалькенштейн выехала кавалькада и направилась в церковь Кронберга, спускаясь вниз по вырубленной в скале дороге, которая существует еще сегодня и которую по сей день называют дорогой Дьявола.
После обеда мы взобрались по дороге Дьявола на самую высокую точку этого Соколиного утеса, откуда на горизонте, простирающемся на сто пятьдесят льё, можно насчитать до семидесяти городов, городков и деревень. Помимо гор между Альт-Кёнигом и Фельдбергом, до которых рукой подать, отсюда еще можно разглядеть Изельберг возле Готы, гору Меркур возле Бадена, Донон в Вогезах, Зибенгеберге вблизи Бонна и, наконец, Майн-нер в Нижнем Гессене и Хабихтсвальд возле Касселя.
Посреди этой панорамы высится старый замок Эпштейнов, легенду о котором я охотно рассказал бы, если бы и так не рассказал их уже слишком много.
Мы вернулись через Кронберг, проехав сквозь каштановую рощу, восходящую к XII веку: некоторые из самых старых ее деревьев до сих пор существуют, и это первые каштановые деревья, посаженные в Европе.
Вернувшись в гостиницу, я обнаружил там визитную карточку аббата Сметса, который, как он сообщил мне, приехал сюда отпраздновать свой юбилей; было уже слишком поздно, а вернее, я слишком устал, чтобы в тот же вечер отправиться к нему. И я отложил свой визит на следующее утро.