По мере того как поднимаешься по долине Мурга, местность становится все более гористой и дикой. Река, забитая множеством досок, балок и стволов деревьев, почти не очищенных от ветвей, течет к Рейну, неся ему дань
Шварцвальда. Кажется, что ты путешествуешь по какому-нибудь из живописных ущелий Оберланда или Дофине. Декорации комической оперы исчезли, уступив место величественной и прекрасной природе.
Гернсбах — своего рода столица этого особенного уголка земли; это красивый город примерно с двумя тысячами деятельных обитателей, промысел которых состоит в том, чтобы распиливать на доски великолепные сосны, произрастающие в Шварцвальде. В конце главной, а скорее, полагаю, единственной улицы, из которой состоит город, начинается тропинка, ведущая к старинному замку Эбер-штейн, некогда резиденции старинного графского рода, носившего то же имя и породнившегося в X веке с императорской семьей. Вот каким образом это произошло.
В 938 году император Оттон одержал в Эльзасе победу над Гильбертом, герцогом Лотарингским, и, желая подчинить своей власти графов фон Эберштейн, стоявших на стороне побежденного, решил, чтобы добиться этой цели, осуществлению которой мешало превосходное стратегическое расположение их замка, объявить большой турнир в Шпейере: не было никаких сомнений в том, что три графа фон Эберштейн, стремясь проявить свою отвагу и ловкость, примут вызов, обращенный императором к немецкому дворянству, и, когда орлы улетят, будет нетрудно завладеть их гнездом. А потому, сделав все необходимые приготовления, условились, что во время бала, который последует за турниром, будет предпринята попытка осуществить задуманное.
Как и предвидел император, три графа одними из первых отправились в Шпейер; старший уже в первый день завоевал приз и получил награду из рук принцессы Гедви-ги, дочери короля Генриха и сестры императора. Помимо прочего, эта победа давала ему право открывать с ней вечером бал.
А так как граф фон Эберштейн был столь же красив, сколь и храбр, и столь же галантен, сколь и красив, то, увидев такого совершенного кавалера, принцесса Гедвига влюбилась в него. Граф же нашел, что она весьма хороша собой, но, не смея даже надеяться на брак с королевской дочерью, он поклялся спрятать зародившуюся любовь в глубине своего сердца.
Однако, когда он танцевал с принцессой Гедвигой, она вдруг сказала ему:
— Берегитесь, граф фон Эберштейн: хотя здесь вы и победитель, в другом месте вы можете оказаться побежденным. Сегодня ночью собираются врасплох захватить ваш замок.
Граф поблагодарил девушку, сжав ее руку, и закончил кадриль, ни единым движением мускулов на лице не выдав, что он знает доверенный ему секрет; затем, проводив девушку к ее месту, он пошел попрощаться с императором и сказал ему, что, устав за день и желая быть бодрым на следующий день, он просит разрешения для себя и своих братьев удалиться в приготовленные для них покои. Император велел, чтобы их туда проводили; потом, получив подтверждение от слуг, что братья там заперлись, он дал приказ своему войску двинуться в путь, а сам вернулся руководить праздником.
Но три графа фон Эберштейн, вместо того чтобы лечь спать, вылезли через окно и, оседлав своих лошадей, стоявших в конюшне, поскакали во весь опор и прибыли в замок, намного опередив тех, кто собирался брать его штурмом.
Таким образом, когда появилось императорское войско, два младших графа уже успели подготовить засаду, в то время как старший ждал неприятеля, стоя на крепостных стенах. В результате все солдаты либо попали в плен, либо были убиты, и ни одному из них не удалось ускользнуть и принести в Шпейер весть об этом разгроме.
Но вместо того, чтобы громко и бурно праздновать победу, братья Эберштейн тихо отвели пленников в подземелья замка и, сняв с имперцев одежду, одели в нее своих солдат, после чего поставили их у ворот, чтобы все выглядело так, будто замок захвачен.
И в самом деле, когда на рассвете появился император Оттон, сопровождаемый эскортом всего лишь из дюжины самых доверенных своих дворян, и издалека увидел, что его императорский флаг развевается на самой высокой башне замка, он хлопнул в ладоши и с криком "Ура! Эберштейн взят!" пустил лошадь вскачь.
Увидев его, солдаты, получившие соответствующие указания, стали размахивать оружием и выкрикивать: "Да здравствует император!" И ничего не заподозривший Оттон вместе с эскортом вступил во двор замка.
Но в ту же минуту все резко изменилось: ворота захлопнулись за императором, со всех сторон высыпали вооруженные до зубов солдаты трех графов, а старший Эберштейн выступил вперед, держа в одной руке шлем, а в другой меч, обнажив, таким образом, и голову, и оружие.
— Государь, — сказал он, — всякое сопротивление бесполезно: все ваши солдаты захвачены или убиты, и сами вы теперь мой пленник.
Понимая, что граф говорит ему истинную правду, император пожелал обсудить условия своего выкупа и в качестве него предложил наполнить шлемы своих солдат серебряными монетами, а шлемы офицеров — золотыми. То был поистине королевский выкуп, поскольку император отправил на захват Эберштейна двенадцать офицеров и три сотни солдат.
Но граф Эберштейн ответил ему, что он не нуждается ни в серебре, ни в золоте, пока существуют железо и сталь.
Тогда император предложил передать ему в безраздельное владение всю долину Мурга, от истока реки до места ее впадения в Рейн.
Но граф Эберштейн ответил ему, что он и без того достаточно могущественен, ибо, обладая всего лишь замком, он держит в нем пленного императора.
Тогда император, видя, что все его предложения отвергнуты, велел графу самому назначить выкуп и заявил, что выкуп этот, каким бы он ни был, будет выплачен.
Граф Эберштейн тотчас же отшвырнул в сторону шлем и меч и опустился перед императором на колено.
— Государь, — сказал ему он, — я прошу у вас, но не в качестве выкупа, а как великую милость, нечто более ценное, чем все золото мира и все земли империи. Я прошу руки принцессы Гедвиги.
Император на мгновение задумался, но, рассудив, что ему никогда не найти для своей сестры более храброго и более бескорыстного рыцаря, чем граф фон Эберштейн, сказал так:
— Встаньте, брат мой, и приезжайте в Шпейер, когда вам будет угодно, дабы напомнить мне о слове, которое я вам даю, и в тот день, когда вы приедете, вас будет ожидать выкуп.
Через неделю граф фон Эберштейн вновь открывал бал с принцессой Гедвигой, но на этот раз на ухо ей нашептывал он, а поскольку невеста владела собой хуже, чем жених, то, как записано в хрониках, видя, как она заливается краской, нетрудно было догадаться, что именно он ей говорил.
Один из потомков графа фон Эберштейна и принцессы Гедвиги, преследуемый графом Эберхардом фон Вюртембергом, прыгнул вместе с лошадью со скалы, на которой стоит замок, то есть с высоты в семьдесят футов, лишь бы не попасть в руки к врагу, но чудесным образом остался цел и невредим, пересек Мург и скрылся из виду. Еще и сегодня путешественникам показывают то место, откуда он прыгнул, и то место, где он коснулся земли, а пространство, которое он при этом преодолел, называют Графским прыжком.
Поскольку с высоты скалы открывался великолепный вид на долину, мы попросили, чтобы нам принесли туда обед; к несчастью, последняя бутылка рейнвейна из наших запасов, которую мы бережно хранили, ибо она вела свое происхождение из самого Йоханнисберга, покатилась по склону и повторила прыжок графа, но, оказавшись менее удачливой, чем он, разбилась вдребезги.
Около трех часов пополудни мы снова двинулись в путь и спустились из Эберштейна, миновав Штауфенберг; прежде там тоже стоял великолепный замок, от которого еще сохранились кое-какие развалины, но после смерти последнего графа никто не осмеливался там жить, ибо поговаривали, что в нем водятся привидения, и постепенно замок превратился в руины. Вот история, которая породила настолько живучее суеверие, что еще и сегодня после определенного часа обитатели долины Мурга предпочитают сделать крюк в пол-льё, нежели проехать мимо этих развалин.
Петер фон Штауфенберг был последним из графов, носивших это имя, но, хотя он и оказался последним в роду, ничто не предвещало, что род этот должен угаснуть вместе с ним, поскольку это был красивый юноша, полный сил и молодого задора, и один из самых храбрых рыцарей во всем Рейнгау.