Монастырская церковь стоит в глубине просторного двора; справа от нее расположены монастырские кельи, а слева, под прямым углом к ней, вновь отстроенная готическая часовня, в которой находятся надгробия маркграфов и все, что удалось собрать из исторических витражей и надписей, начертанных на мраморе. А теперь вообразите себе внутреннее убранство церкви, выполненное со всеми излишествами стиля Помпадур, и святых в мифологических одеяниях и в самых вычурных позах: святых поддерживают, несут и ласкают маленькие шаловливые ангелы, голые, как амурчики. Часовни напоминают будуары; украшения из раковин и камней оплетают очаровательные медальоны и изысканные полотна Ван Лоо. Лишь два алтаря возвращают верующих к мрачным мыслям, выставляя напоказ чересчур хорошо сохранившиеся мощи святого Пия и святого Бенедикта; вдобавок, здесь явно искали способ сделать смерть привлекательной и чуть ли не кокетливой. Оба скелета, тщательно вычищенные, покрытые лаком и скрепленные серебряными штифтами, покоятся на ложе из искусственных цветов, мха и ракушек, выставленном в своего рода стеклянной витрине. На них золотые венки с орнаментом в виде листьев; кружевные воротнички закрывают шейные позвонки, а каждое ребро прикрыто полосой из красного бархата, расшитого золотом, что выглядит как причудливый камзол со сквозными прорезями. Более того, их берцовые кости выступают из коротких штанов, сшитых из того же бархата, со вставками из белого шелка. Нелепый и одновременно невыносимый вид этих костей в маскарадном одеянии можно сравнить лишь с маскарадом мумий герцога Нассау и его дочери, выставленных на всеобщее обозрение в Страсбурге в церкви святого Фомы. Невозможно в большей степени лишить поэтичности смерть и более желчно высмеять вечную жизнь.
А теперь, раздавайтесь, суровые звуки церковных песнопений, звуки величавые и протяжные, воспроизводящие язык небес, священную речь Рима. Величественный орган, заполняй своими звуками, словно волнами, этот почти не церковный неф! Вдохновенные голоса святых дев, вознеситесь к небу, наравне с хором ангелов и пением птиц! Толпа верующих велика и, несомненно, достойна присутствовать на этой мессе. Чужестранцы занимают почетные места — на клиросе и в боковых часовнях. Местные жители скромно заполняют середину церкви, преклонив колена на каменных плитах или разместившись на деревянных скамьях.
И тут началась самая необычная месса, которую я когда-либо слышал, хотя мне доводилось бывать на мессах в Италии. Месса эта, как и вся церковь, была выдержана в стиле рококо, она сопровождалась звучанием скрипок, и исполнение ее было необычайно радостным. Вскоре хор смолк, и сес-тры-августинки спустились с подобия антресолей, установленных позади органа и скрытых за толстой решеткой. Затем послышался лишь один-единственный голос, исполнявший в старинной итальянской манере какую-то величественную арию. То были рулады, невероятные фиоритуры, трели, от которых г-жа Даморо могла бы потерять голову, а мадемуазель Гризи — голос. И все это на музыку времен Перголези, по крайней мере. Вы поймете, какое удовольствие мне это доставило, и я не буду ни от кого скрывать, что эта музыка и это пение унесли меня на седьмое небо.
По окончании службы я поднялся в монастырскую приемную: она полностью соответствовала всему остальному; это была самая настоящая монастырская приемная из романа — приемная Марианны, Мелани и даже, если угодно, приемная Вер-Вера. Какое счастье внезапно оказаться в XVIII веке и целиком в него погрузиться! Увы, я не мог вызвать сюда ни одну из монахинь и удовольствовался лишь созерцанием двух проходивших мимо юных послушниц, которые несли госпоже настоятельнице кофе со сливками.
Мы вернулись в Баден, следуя вдоль течения реки, но какой реки! Она пригодна к плаванию лишь для уток; гуси же почти везде достают там до дна; тем не менее реку повсюду горделиво пересекают мосты: каменные, деревянные и даже подвесные канатные. Трудно представить себе, до какой степени издеваются над этой бедной прозрачной струйкой воды, верхом мечтаний которой было бы называться простым ручейком. По другую сторону города на реке воздвигли плотины, чтобы водная поверхность представала здесь более широкой. Когда в Бадене объявили о визите русского императора, поговаривали, что туда следует плеснуть несколько ведер воды, дабы перевести ее в ранг настоящей реки.
Но оставим в покое эту бедную речушку Баден-Бадена, наименее флегматичного города на свете. Вот он весь пребывает в волнении. Что происходит? Это по прогулочной аллее проходит армия великого герцога: пятьдесят кавалеристов, сто пехотинцев, восемь барабанщиков и двадцать пять музыкантов. Этот величественный парад произвел на меня весьма посредственное впечатление в том, что касается военной подготовки баденских войск. Однако позднее я узнал, что солдаты эти — всего-навсего добропорядочные землепашцы, которые в дни парадов направляются в замок, облачаются там в мундиры, а затем честно возвращают взятое напрокат одеяние. В действительности, вооруженные силы города Бадена состоят из двух сотен слегка изъеденных молью мундиров с полной экипировкой, которые городским властям позволено напяливать на кого угодно, когда у них возникает желание дать приезжим представление о мощи Бадена.
Развлечения в этот праздничный день остаются такими же, как и в будни. Мы отправились в немецкий театр на пьесу, написанную специально по этому случаю в честь великого герцога и его семьи. Тут более всего следует похвалить намерение. Гирлянды из живых цветов и листьев украшали внешнюю сторону лож, но еще больше изнутри их украшали собой прелестные зрительницы.
Когда поднялся занавес, актриса в наряде Талии вышла вперед и произнесла длинную стихотворную тираду, которая восхваляла правящего великого герцога. Мы подумали было, что вся пьеса сведется к этому монологу, как вдруг появилась вторая актриса, изображающая Мельпомену, и принялась выговаривать первой за то, что она в своей речи упомянула лишь нынешнего монарха, забыв о его предшественнике. После чего эти две музы принялись беседовать, обмениваясь репликами в стихах, как пастухи в эклогах, и каждая превозносила различные достоинства правящего монарха и его отца. Потом из люка в глубине сцены поднялся скульптурный бюст, и обе актрисы возложили к нему гирлянды. Увенчала представление фигура Славы, и эта финальная сцена происходила на фоне синих и красных огней. Выглядело все это не более нелепо, чем посвященная Мольеру торжественная церемония во Французском театре, хотя и не менее. Сильный дождь, шедший весь вечер, мог бы помешать фейерверку, если бы он значился в программе, так что, вероятно, распорядители праздника пожалели о том, что не объявили его".
ТЮРЕНН
Я договорился с прокатчиком экипажей о цене в три талера; посредством этой скромной суммы, равной двенадцати французским франкам, я получил четырехместную карету и кучера, взявшего на себя обязательство сделать остановку на том месте, где был убит Тюренн. По существу, это единственная достопримечательность на пути из Бадена в Страсбург, вызывающая интерес как с поэтической, так и с исторической точки зрения.
Дорога, по которой мы ехали в Засбах, тянется вдоль массива Шварцвальда, иногда углубляясь в него, но почти тут же вновь выходя на равнину. Впрочем, прелестные островки зелени, которые выступают наружу, словно украшенная фестонами бахрома огромного ковра Шварцвальда, менее всего напоминают нечто ужасное и менее всего соответствуют его мрачному названию.
Мы пообедали в Бюле, а затем вернулись в карету и миновали еще две небольшие деревни; наконец, кучер остановил лошадей у въезда в третью и, подойдя к дверце экипажа, сообщил нам, что мы находимся в Засбахе.