Чем дольше вы наблюдаете за толпой, тем больше убеждаетесь, что место это представляет собой застывший во времени островок. Должно быть, точно так же развлекался и ваш дедушка, когда бывал наездами в Париже. Красный плюш и коньяк, дебелые женщины и мятный ликер, нескончаемый монотонный шум и бравурный марш из «Аиды», сама атмосфера двусмысленности и поддельной галантности — все это сохраняется неизменным на протяжении десятилетий. Какие-то неведомые гены в вашей крови узнают окружающую обстановку — точно так же, как узнают восхитительную запущенность старинного лондонского «Кафе Ройял».
Вы окидываете взглядом толпу, собравшуюся в фойе парижского мюзик-холла, и наполовину ожидаете увидеть кумиров прошлой эпохи — Трилби с Малышом Билли или знаменитого «театрального американца» лорда Дандрери — элегантного мужчину в клетчатых панталонах и с тростью из ротанга.
Тем временем оркестр начинает довольно коряво играть фокстрот, и вы ощущаете, как в душе вашей поднимается протест. Вам хочется крикнуть: «Нет, нет! Погодите, вы не можете знать этой мелодии! Ее еще не существует…» Музыка Верди звучит куда уместнее в этих стенах. Ведь здесь по-прежнему царят шестидесятые годы девятнадцатого века. За окном, как и встарь, грохочут двухколесные экипажи, а неотразимому «Эдуарду Пи» еще только предстоит появиться на свет и реализовать свою карьеру пожизненного принца Уэльского.
Белые храмы
Я сидел в ресторане, расположенном в центре Рима, неподалеку от Форума Траяна. Внезапно дверь широко распахнулась, и в зал ввалилась шумная компания весельчаков. Возбужденные молодые люди вкатили в зал, а затем водрузили на один из центральных столов некий странный предмет. Посетители отложили в сторону ножи и вилки, официанты на время забыли о своих обязанностях. Вскоре чуть ли не весь ресторан собрался вокруг стола. Смеясь и перешучиваясь, люди рассматривали принесенный предмет, который на поверку оказался огромным снежком!
Я отодвинул в сторону занавеску и увидел, что за окном идет снег. Мягкие белые снежинки тихо кружились в свете уличных фонарей и падали на крыши и мощеные мостовые Рима. Древние арки и колоннады покрылись легким пушистым покрывалом. Самый гордый и величавый город Европы чудесным образом преобразился — на время превратился в город озорных шутников. Какой-то мужчина в складном цилиндре (очевидно, направлявшийся в театр) поднял полную пригоршню снега, чтобы бросить ее в своего приятеля. Причем он инстинктивно не стал катать твердый снежок, как это делают люди в северных странах. Нет, мужчина просто взял в руки эту мягкую белизну и подбросил ее в воздух. Ветер подхватил неожиданный подарок и, раздробив его на мельчайшие частицы, унес в ночную тьму.
И тут на меня нахлынули воспоминания. Я вспомнил, как в далеком детстве мы с братом просыпались среди ночи и бежали к окошку. Затаив дыхание, смотрели мы, как снег тихо падал с небес и оседал на ветках деревьев, ковром укрывал окрестные поля. Какое это было волшебное зрелище! За одну ночь весь мир таинственным образом преображался. Казалось, будто вся земля — из солидарности с нашей невинной детской радостью — переодевалась для участия в новогодних шарадах.
Я вышел из ресторана и стоял, наблюдая, как мягкие белые хлопья кружатся на ветру. Весь Рим по такому поводу высыпал на улицу, никому не хотелось пропустить столь редкостное чудо! Мне казалось даже странным, что город с многовековой историей, город, которому много чего довелось повидать на своем веку, так непосредственно, по-детски радуется выпавшему снегу.
Проходя по улице, я увидел, как группа немолодых уже римлян с серьезным видом скатывала огромный снежный ком по склону Капитолийского холма. Даже волки, живущие в клетке возле Капитолийской лестницы, казалось, чувствовали, что происходит нечто необычное. Они смирно сидели, прильнув мордами к железным прутьям, и наблюдали за праздничной суматохой в своем городе. Мне невольно пришли на память шекспировские строки, в которых автор описывает зловещие предзнаменования, предшествовавшие смерти Цезаря. Помните, как Кальпурния рассказывает своему супругу: